– «Я, благословляя, благословлю тебя и, умножая, умножу семя твое, как звезды небесные и как песок на берегу моря», – процитировал Донати из Библии, двадцать второй главы Бытия.
– «И владеет семя твое городами врагов твоих», – подхватил Габриэль. – А теперь мои враги хотят вернуть себе эти города и готовы пойти на что угодно – даже пожертвовать собственными сыновьями, – лишь бы вернуть их.
Донати улыбнулся, услышав столь умную интерпретацию Библии Габриэлем.
– А мы с вами не такие уж и разные. Мы оба посвятили нашу жизнь высшим силам. В моем случае это Церковь. В вашем – ваш народ. – Он помолчал. – И ваша страна.
Они прошли дальше по Скорбному Пути в Мусульманский квартал. Когда улица погрузилась в тень, Габриэль поднял на лоб солнцезащитные очки. Торговцы-палестинцы с любопытством смотрели на него из-за своих заваленных товарами прилавков.
– Вам не страшно тут ходить?
– Все будет в порядке.
– Насколько я понимаю, вы вооружены.
Ответом Габриэля было молчание.
Донати шел, глядя вниз, на щебенку, и сосредоточенно насупясь.
– Я знаю, что Али Массуди мертв. Разумно ли считать, будто его коллеги тоже знают об этом?
– Конечно.
– А знают ли они, что в его компьютере были эти фотографии? И что компьютер попал к вам в руки?
– Возможно.
– Может это побудить их ускорить выполнение своих планов?
– Или это может заставить их отложить операцию, пока вы и итальянцы не ослабите охрану.
Они вышли через Дамасские ворота. Габриэль опустил свои очки на глаза, когда они очутились на шумном, запруженным народом рынке за стенами Старого города.
– Вам следует кое-что знать про фотографии, – сказал Донати. – Они были сняты во время всеобщей аудиенции святого отца, когда он приветствует пилигримов со всего света на площади Святого Петра.
Габриэль остановился и устремил взгляд на золотой купол храма Камня, паривший над каменными стенами.
– Всеобщая аудиенция происходит по средам, верно?
– Совершенно верно.
Габриэль посмотрел на Донати и сказал:
– А сегодня вторник.
Донати взглянул на свои часы.
– Вы могли бы отвезти меня в аэропорт? Если поспешить, то к ужину мы будем в Риме.
– Мы?
– По пути в город остановимся возле вашей квартиры, чтобы вы могли уложить сумку, – сказал Донати. – В Риме плохая погода. Не забудьте взять плащ.
Ему надо взять не только плащ, подумал Габриэль, ведя Донати по заполненному народом рынку. Ему потребуется еще и фальшивый паспорт.
Глава 4 Ватикан
Кабинет этого столь могущественного человека выглядел довольно обычно. Восточный ковер был вытертый и выцветший, а портьеры тяжелые и скучные. Когда Габриэль и Донати вошли в комнату, маленький человек в белом, сидевший за большим простым столом, внимательно смотрел на экран телевизора. Там разыгрывалась жестокая сцена: полыхал огонь и клубился дым, окровавленные люди рвали на себе волосы и рыдали над разодранными в клочья телами. Папа Павел VII, епископ Римский, главный понтифик, преемник святого Петра, нажал на кнопку дистанционного пульта, и экран погас.
– Габриэль, – произнес он. – Так приятно снова вас видеть.
Папа медленно поднялся и протянул маленькую руку – не обратив вверх кольцо рыбака, как он это делает для большинства людей, а слегка повернув ладонь. Пожатие было по-прежнему сильным, а глаза, с любовью устремленные на Габриэля, были по-прежнему ясными и полными жизни. Габриэль уже забыл, каким маленьким был Пьетро Луккези. Он вспомнил тот день, когда Луккези появился из конклава, маленький человечек, потонувший в наспех приготовленной сутане и едва видимый из-за балюстрады большой ложи собора. Комментатор итальянского телевидения обозвал его Пьетро Невероятным. Кардинал Марко Бриндизи, реакционный министр иностранных дел, считавший, что это он выйдет из конклава в белом одеянии, ядовито назвал Луккези Случайным папой Первым.
В памяти Габриэля, однако, запечатлелся другой образ Пьетро Луккези, и Габриэль всегда будет вспоминать его таким, каким он был, когда стоял на возвышении Большой римской синагоги и произносил слова, каких ни один папа до него не говорил. «В этих прегрешениях – и других, о которых скоро станет известно, – мы признаёмся и просим у вас прошения. Нет слов для описания глубины нашего огорчения. В час тяжелейших испытаний, когда солдаты нацистской Германии вытаскивали вас из ваших домов на улицы, окружающие эту синагогу, вы взывали о помощи, но ваши мольбы были встречены молчанием. И поэтому сегодня, моля о прощении, я поступлю так же. Сделаю это молча…»