Донати медленно отвернулся от окна и устремил на Габриэля властный взгляд.
– Я открыл вам некоторые самые темные тайны Римско-католической церкви. Так что вы по крайней мере можете в ответ сказать мне, откуда у вас эти фотографии.
Габриэль помедлил.
– Вам известно такое имя – Али Массуди?
– Профессор Али Массуди? – Лицо Донати помрачнело. – Разве он не был убит в Лондоне?
– Он не был убит, – сказал Габриэль. – Несчастный случай.
– Боже милостивый, Габриэль, только не говорите мне, что это вы толкнули его под грузовик.
– Оставьте вашу жалость для кого-нибудь более достойного. Мы знаем, что Массуди вербовал террористов. И исходя из того, что мы обнаружили на его компьютере, он, видимо, также и планировал операции.
– Худо, что он мертв. Мы могли бы вздернуть его на дыбу и пытать, пока он не сказал бы нам то, что мы хотели бы услышать. – Донати опустил глаза на свои руки. – Извините меня за саркастический тон, Габриэль, но я большой поклонник этой войны с терроризмом, в которую мы ввязались. Как, кстати, и святой отец. – Донати снова посмотрел в окно на стены Старого города. – Какая ирония, верно? Это мой первый визит в ваш святой город – и по такой причине…
– Вы действительно никогда тут не были?
Донати медленно покачал головой.
– Хотели бы посмотреть, где все началось?
Донати улыбнулся:
– Именно этого я больше всего и хочу.
Они пересекли долину Хиннома и полезли вверх по холму к восточной стене Старого города. Дорожка вдоль стены была в тени. Они пошли по ней на юг, к храму Успения, затем завернули за угол и вошли в Старый город через Сионские ворота. На дороге Еврейского квартала Донати вытащил из кармана своей сутаны листок бумаги.
– Святому отцу приятно будет, если я оставлю это в Западной стене.
Они пошли следом за группой харедимов[1] по улице Тиферет Израэль. Донати в своем черном костюме вполне мог быть частью этой группы. В конце улицы они спустились по широким каменным ступеням на площадь перед стеной. Длинная очередь стояла к посту охраны. Габриэль, пробормотав что-то женщине-полицейскому, провел Донати через металлические детекторы, и они вышли на площадь.
– Неужели вы всегда ведете себя не как обычный человек?
– Идите туда, – сказал Габриэль. – А я подожду тут.
Донати повернулся и по недосмотру направился к женской половине стены. Габриэль, тихонько поцокав, направил его в сторону, отведенную для мужчин. Донати взял кипу[2] из корзинки для публики и кое-как надел на голову. С минуту он постоял у стены в молчаливой молитве, затем сунул скрученный листок бумаги в расщелину в рыжеватом камне.
– Что там было написано? – спросил Габриэль, когда Донати вернулся к нему.
– Мольба о мире.
– Вам следовало бы оставить ее там, – сказал Габриэль, указывая в направлении мечети Аль-Акса.
– А вы изменились, – сказал Донати. – Тот, с кем я познакомился три года назад, никогда такого бы не сказал.
– Мы все изменились, Луиджи. В этой стране нет больше лагеря мира, есть лагерь безопасности. Арафат не рассчитывал на это, когда выпускал своих подрывников-смертников.
– Арафата уже нет.
– Да, но потребуется по крайней мере целое поколение, чтобы вытравить то зло, какое он после себя оставил. – Он пожал плечами. – Кто знает? Возможно, раны второй интифады никогда не заживут.
– И значит, убийства будут продолжаться? Конечно же, вы не можете представить себе такого будущего.
– Очень даже можем, Луиджи. В этих местах всегда так было.
Они вышли из Еврейского квартала и направились к храму Гроба Господня. Габриэль остался ждать на дворе, а Донати, избавившись от неофициального палестинского гида, вошел в храм. Через десять минут он вернулся.
– К сожалению, там все общеизвестно.
Они вышли со двора и пошли по Скорбному Пути. Навстречу им шла группа американских пилигримов, ведомая монахом в коричневой сутане с красным воздушным шаром в руке. Донати это зрелище ошеломило.
– Вы продолжаете верить? – вдруг спросил его Габриэль.
Донати ответил не сразу.
– Я убежден, вы уже догадались, что моя вера – вещь сложная. Но я верю, что Римско-католическая церковь является силой, способной творить добро в мире, полном зла. И я верю в нашего папу.
– Значит, по сравнению с человеком глубоковеруюшим вы – неверующий.
– Хорошо выражено, – сказал Донати. – А как насчет вас? Вы по-прежнему верите? И верили ли когда-либо вообще?
Габриэль остановился.
– Канааниты, хиттиты, амалекиты, моабиты – никого из них уже нет. А мы почему-то все еще здесь. Потому что Господь четыре тысячи лет назад заключил договор с Авраамом? Кто может сказать?