Префект сошел с трибуны и сел рядом с императором.
— Как идет дело с созданием нашей фракции? — спросил Стратоник.
— Отлично, — отвечал Альтиор, — я уже пообщался со многими членами совета, которые являются убежденными сторонниками нашего открытого военного господства. Они будут голосовать за наши решения. Скоро всё это показное единство рухнет, и они снова разбредутся кто куда, и уже все эти союзники ордена будут в один голос вопить о бессмысленности войны со столь замечательным государством, которым правит столь разумный правитель, — Альтиор скорчил туповатую гримасу и презрительно фыркнул, — мерзость…
— Не переживай, император, — вдруг сказал Стратоник, не ожидавший от самого себя таких бодрых слов, — мы заставим Совет действовать в нужном для нас русле. Город это мы.
— Да, город это мы, — без тени улыбки вторил ему Альтиор.
В последнее время они с Альтиором стали общаться гораздо больше. Стратоник бывал на его вилле в пригороде, Альтиор бывал на квартире Стратоника в центральном зиккурате.
Какое-то время, до начала предыдущего десятилетия Стратоник считал, что новый мир будет таким, каким его видел Альтиген, у них был схожий взгляд. Торговля, никаких войн, медленный расцвет новых производств, создание крепких связей, сообщества над городами, которые будут разрешать хозяйственные споры. Новый мир ещё не был столь богат, чтобы его уже можно было хотя бы делить между собой. Но оказалось, что людям всегда есть, за что убивать друг друга, стоит им лишь прийти в себя, как они уже готовы резать и уничтожать тех, кто им мешает, словно диких зверей.
Это не было шоком. Стратоник не был глупым ребёнком, родившимся после войны с чудищами, они управлял множеством людей и участвовал в сражениях ещё до наступления этой эпохи. Это не был неожиданностью, но это было глубочайшим разочарованием.
В этот момент и появился Альтиор. Относительно молодой и дерзкий император, ранее исполнявший лишь функции главы внешней стражи, теперь выступал в роли перспективного участника управления городом. По мере того, как война будет набирать обороты, Альтиор будет становится все более важной фигурой, и то, что он тяготеет к самому Стратонику, разделяя его преданность столице, было крайне хорошо. Они быстро сближались, дружба их крепчала. Теперь Альтиор часто называл себя сподвижником префекта, открыто восхищался им, но не льстил ему, все же он был воином со своими амбициями.
Альтиор убедил Стратоника в том, что господство и в эту эпоху может истинно опираться лишь на военную мощь. Грубая сила есть то, что им следовало развивать, белое рыцарство должно получить больше средств, больше простора для действия. Император уже во всю своевольничал на отдалённых концах континента.
Для всех было очевидным, что именно император развязал кровавую вражду между черными и белыми рыцарями, закрыв глаза на коварные нападения, учинённые отдельными командирами белого воинства. И это был удар по Стратонику, который желал сотрудничества с орденом. Он пытался помешать этому, но Совет не слушал его. А теперь орден ответил, и этот ответ ещё не содержал в себе всей его мощности. Что же. Если нельзя пресечь стремление Альтиора к разрушению, то это стремление следует подчинить себе.
Ещё недавно они были врагами по сущности, были воплощением противоборствующих сил в управлении городом. Теперь же эти силы сливались для одной цели, для господства города. Стремление Стратоника накапливать и подчинять себе ресурсы и стремление Альтиора делать это же с помощью оружия.
Думал ли Стратоник об Альтиоре, как о человеке… Префект Белого города уже давно ни о ком не думал, как о человеке. Уже остались лишь устремления и силы, издержки, противовесы, должности, интересы. Альтиор был человеком, хоть и природа его была безвозвратно изменена магией, что текла по его жилам, содержалась в его крови и внутренностях. Стратоник изредка мог подумать о том, что мышление его уже стало слишком обезличивающим и бесчеловечным, но затем лишь усмехался себе, глядя на прекрасные цветы в пригородном саду, наслаждаясь тенью от зелёных шелестящих крон.
_____
Раскол.
Это слово крутилось в голове у Зеланда.
Пастельные, агатового серого цвета с примесью персикового, бледные дни тянулись один за другим. Весь мир ощущался покрытым персиковой вуалью с бахромой из несуществующих водопадов.
Война стала рутиной в сознании уже всех, не только обычных людей, но и тех, кто ратовал за ней. Так быстро это произошло, что Зеланд стал в иные мгновения терять надежду, пока, конечно, не брал себя в руки.