Белые рыцари молча двинулись на неё, а за ней полукругом встали черные латники. И никто не мог зайти в эту дверь. Белые рыцари заходили внутрь по одному, но, осыпаемые ударами секир и молотом со всех сторон, падали с помятыми доспехами, соратники оттаскивали их назад, а черные латники тут же били тех мечами, сами хватались за белых рыцарей и тянули их внутрь, в ответ белые латники выставляли копья и били в проход.
Все это тянулось долго, вдруг не расступились черные рыцари внутри башни. Белые латники же сгрудились у прохода, чтобы ворваться, когда, пронзив их скопление, из прохода вырвался магический луч, мгновенной разрезающий доспехи и плоть. Мертвые падали рыцари.
И с крыши цитадели послышался рог. Трубили отступление.
Белые рыцари отошли обратно, заняв переулки.
Часть латников принялась строить среди догорающих руин зданий баррикады. Остальные стали расходиться по стенам или возвращаться в саму цитадель.
Там к железным вратам подошел, во главе своих воинов, Иероним, доспехи его были испачканы кровью и сажей, шлем он держал в руках, черные волосы слиплись на лбу, в глазах его медленно угасла ярость.
Белый маг вышел к нему на встречу по подвесному мосту. Он поднял руку в приветствии, Иероним ответил тем же.
По сизому небу над убежищем все ещё летел густой дым.
— Начальник рыцарской сотни Иероним? — строго вопросил один из трёх белых магов.
— Слушаю тебя, маг.
— Ты будешь разжалован.
— Я… — Иероним поник, — я понял тебя, маг.
— Такому дураку, как ты, не место среди рыцарства, за свою идиотскую вылазку, ты будешь снят с должности и уволен из воинства. Твои силы и прибывшие рыцари переходят под наше руководство. А теперь возвращайся в город, четверо рыцарей сопроводят тебя.
— Всего лишь четыре? — не выдержав, злобно спросил Иероним, вспомнив про то, что ещё недавно он был одним из самых молодых членов совета.
— Всего лишь четыре, — все также строго отвечал волшебник, — А теперь уходи.
— Слушаюсь, маг.
Молча Иероним побрел прочь, едва сдерживая закипающий внутри гнев.
Защитники крепости в этот момент продолжали занимать внешнюю стену, а у южного пролома был выставлен сторожевой пост, на котором дежурили совместно белые латники и местные стражники.
Белый маг остался на мосту.
Квятковский вышел из цитадели, чтобы оглядеть руины собственного убежища. Подойдя ближе к магу, обернувшемуся на его шаги, он простер свой мрачный взор на пепелища.
— Что будет теперь с нами?
— Не теряй духа, хозяин, — с улыбкой в глазах бодро сказал столичный маг.
— Не могу я не утерять его при виде этого ужаса. Многие мои люди мертвы… да половина тех, кто населял убежище уже съедена кошмарами ночи, этой мерзостью, которая шляется там, за стеной!
— Эта война ужасна, хозяин! — воскликнул артистично белый маг, — но ты должен быть достаточно стойким, чтобы снести все потери. Этого от тебя ждет Белый город.
— Белый город… — сглотнув ком произнес Квятковский.
— Ты должен быть сильным, хозяин. Белому городу не нужны слабые лидеры в союзниках.
Богумил ответил лишь взглядом, в котором смешался целый букет противоречивых чувств.
В тот день цитадель выстояла и вернула себе почти все, что было захвачено.
Глава V. Предрассветный львиный рёв
Глава V
Предрассветный львиный рёв
_____
Покой.
Безмятежность.
И сила.
Он искал именно силу, и для того хотел наконец постичь нечто связанное с истинным спокойствием.
Брезжил холодный металлический рассвет.
Господарь Черного ордена стоял пред лесом альвийским в поле, где была лишь земля, большие трещины покрывали её, ужасный рисунок засухи.
Позади него стояли рядами черные рыцари, числом в сотню. Для них не нужен был ни лагерь, ни укрепление, сами они были подобны крепостной стене, служили защитой сами себе и жителям орденского государства.
Альтиген двинулся вдоль глубокого русла высохшей реки, крутые каменные берега ее были отвесными, когда-то по ним текла бурно вода, и благородный олень с раскидистыми рогами мог перепрыгнуть через неё, украсив собою одно из мгновений. Позже устье расширится и берега высокие будут подобны краям оврага.
Возвышались здесь везде почерневшие стволы высохших сосен и лиственниц. Ни иголок зелёных, ни пения птиц, не важно, какое-то время года, холодно здесь и безветренно, безжизненным был лес альвийский.