– Фролову.
– Ну почему Фролову?
– Вы сказали, что доверяете ему.
– Не слишком я ему доверяю, Ася. Что вы торопитесь! Сядьте.
Она села на самый край табурета, выжидающе на него глядя и готовая бежать.
Грених посидел с минуту, подумал, устремив глаза в пол, и нехотя произнес:
– 1–86-86. Попросите его приехать сюда. Но ничего не сообщайте.
Глава 21. Четвертый свидетель
Когда в коридор Асиной квартиры вошел Фролов, Грених уже стоял в дверях кухни. Он успел поправить воротник, чтобы не было видно на белой рубашке пятен крови, выбросил серое кашне, края которого были уже порядком перепачканы, и предстал перед Фроловым собранным и в боевой готовности, только дышал, как собака, пробежавшая длинную дистанцию. С сегодняшнего утра стажер получил временный статус старшего следователя.
Ася было бросилась с объяснениями, но Грених не дал ей ничего сказать, стиснул локоть, покачал головой, прежде чем она открыла рот, и жестом указал Фролову на лестницу.
– Трупы еще на месте, Леша? В театре? Я не слишком опоздал?
– Мы вас изыскались! Брауде же звонил с самого утра, вы вроде дома были. Напрасно прождали, – недовольно выпалил Фролов, оглядывая пальто Грениха с таким же подозрительным видом, как и всякий, кто его встречал. Толстый драп на человеке в июле – по меньшей мере странно. – Разумеется, уже всех перевезли в морг. Там такое было – Верде́нская мясорубка ни больше, ни меньше[18].
– Идемте, Леша, в морге разберемся, – и Грених, припадая к перилам, двинулся вниз по ступенькам.
Ася тревожным взглядом провожала его с порога. Он не удержался, сделал три шага и обернулся, чтобы успеть посмотреть на нее в последний раз, унести этот светлый образ в платьице в цветочек, с облаком волос, пронизанных светом, память об этом влюбленном взгляде в ад, где черти уже расчистили для него угол. На него никто так не смотрел! Эх, умирать жалко, не познав толком настоящей любви.
Фролов прибыл на черном «Рено», шофер был тот же. Садясь на заднее сиденье, Грених тут же спросил, где сошел вчера Мезенцев и когда шофер загнал машину в гараж после того, как оставил его и Петю на Триумфальной площади.
– Мы вернулись в Губсуд, – ответил шофер без запинки, чуть хлопнув по своей кепке, блином нависающей над низковатым морщинистым лбом.
– И вы загнали машину в гараж? – Грених чуть наклонился вперед, чтобы видеть его лицо.
– Да.
– И она простояла всю ночь в гараже?
– Да.
– Вы частным извозом занимаетесь на этой машине, Афанасий Назарыч?
Тот слегка обернулся к Грениху, бросил на него короткий удивленный взгляд – его никто не называл по имени – безликая, молчаливая тень, которая умела пользоваться сцеплением, газом и тормозом. Он был несколько обескуражен и не нашел никаких слов.
– Ну так как, возите пассажиров втихаря? – гнул свое Грених. Не дождавшись ответа, профессор медленно откинулся на спинку сиденья, обратив взгляд Фролову. – Всегда говорил Сергею Устиновичу, надо перекрасить служебную машину в серый или синий цвет. А он все нет да нет, служебная же.
Фролов уставился на Грениха, который никогда не был таким разговорчивым. Грених сам ощущал, как то ли начинающаяся лихорадка будоражит кровь, то ли короткое свидание с Асей придало сил, но вдруг захотелось действовать, быть решительным, будто хлопнул пару рюмок коньяка. Нюх его обострился, зрение стало зорче, он не мог усидеть на месте, обшаривал сиденье под собой, вглядываясь в какие-то неопределенного происхождения вздутости на обивке, пятна, озирался, словно видя автомобиль впервые. Правая рука его с болью, но отзывалась, Грених предпочитал держать ее в кармане, но все же иногда и она принималась шарить по кожаной поверхности внутренней отделки.
– А так «Рено MT» простому обывателю не отличить от «Рено KJ» – таксомоторов, – объяснял он. – Такой же черный утюг. Ее всюду можно бросить, никто не помыслит, что это машина следователя из Губсуда. Номером только фальшивым обзавестись. Так, очередное такси. Скажи, Назырыч, а Сергей Устинович часто выезжал не по службе?
Тот продолжал молча вести машину. Грених видел отражающуюся в зеркале заднего вида часть его лица: напряженный глаз и вздутые крылья носа.
У особняка Смирнова на Тверском бульваре Константин Федорович выполз на мостовую, тяжело отдыхиваясь, и начал обследовать машину снаружи – ее глянцевую, черную поверхность, изгибы крыльев, дверцы, взглянул и на руль. Афанасия Назаровича он попросил выйти. Тот, сдвинув кепку еще сильнее на лоб и сунув руки в карманы куртки, встал подальше, попыхивал папиросой, держа ее в уголке рта, с серым каменным лицом следил за всеми перемещениями Константина Федоровича, как старый кот за аквариумной рыбкой. Грених правой рукой держал воротник пальто, незаметно иногда вытирая ее, с трудом слушающуюся, от крови, левой водил по разным поверхностям машины. Вернувшись к рулю, он указал на два пузырчатых пятна аккурат на тех местах, где водитель обычно держит руки.