Я видел, как шевельнулись кусты, как мелькнула за ними и пропала серая сгорбленная спина, но стрелять вдогонку не стал. Это уже ничего не меняло. Огромный мир вспомнил наконец про Миньку Бударина и шел теперь к нему на выручку.
Рычание моторов надвигалось - уверенное, торжествующее. Из него вдруг прорвался хриплый петушиный крик сигнала - видно, шофер пугнул сунувшуюся под колеса собачонку…
Я ждал, что заросли вскипят разом и еще с десяток Гришиных родственников кинутся, пригибаясь, врассыпную от ограды. Но нигде даже веточка не дрогнула, лишь одна-единственная серая спина мелькнула по-крысиному на аллее, наискосок пересекая световой коридор. Где же остальные-то? Неужели я их всех…
Показались КрАЗы. Они шли колонной - пять длинных угловатых громад, и все дрожало, когда они проходили один за другим. Метров за двадцать от меня водитель первой машины включил фары, и на темные закоулки старого сквера рухнул обвал света…
Конечно, они меня не заметили. Спорить готов, что никто из них даже голову в мою сторону не повернул, но кому какое дело? Главное, что незнакомые парни, сами о том не зная, успели вовремя. И попробуй кто пискнуть, что за баранкой КрАЗа сидел тогда хоть один плохой человек!..
- Спасибо, ребята… - бормотал я, выбираясь на аллею. - Спасибо…
Выбрался - и остолбенел. Я и не думал, что их будет так много - чистых островков, лежащих вразброс на асфальте. То ли я палил, та ли по мне палили - ничего не помню… Но не все же это промахи! Я смотрел на испятнанную смертельной стерильной чистотой аллею и чувствовал себя убийцей. Осталось одно - добрести до цеха, положить оружие на металлический стол, сказать: «Вызывайте милицию, мужики. Этой вот самой штукой я только что уложил в сквере человек десять. Только вы учтите - Гриша здесь ни при чем, он пальцем никого не тронул…»
Кто-то приближался ко мне по асфальтовой дорожке, а у меня даже не было сил поднять руку. И слава богу, что не было, потому что навстречу мне, держась за ушибленную голову, брел очнувшийся Гриша Прахов.
- Стой! - вырвалось вдруг у меня. Между нами лежало чистое пятно, асфальт без пылинки, и Гриша неминуемо бы наступил на него, сделай он еще один шаг.
- Обойди… - хрипло приказал я. Нельзя было ходить по этим пятнам. Вое равно что на могилу на чью-то наступить.
Мы стояли друг против друга на том же самом месте, где встретились три месяца назад.
- Я так и знал, что ты ввяжешься, - услышал я его больной, надломленный голос. - Я же предупреждал… тебя бы не тронули… Зачем ты, Минька?..
Я смотрел в его замутненные болью глаза и понимал уже, что если и положу оружие на стол, то слова мои будут другими. «Делайте со мной что хотите, - скажу я, - но только иначе никак не получалось. Не мог я им отдать этого человека, понимаете?..»
Я шагнул к Грише, хотел сказать, мол, не тушуйся, главное - отбились, живы оба, как вдруг что-то остановило меня. Остановило, а потом толкнуло в грудь, заставив снова отступить на шаг.
- Гриша… - выдохнул я, всматриваясь в знакомое и в то же время такое чужое теперь лицо. - Кто ты, Гриша?!
9
Я проснулся от ужаса. Мне приснилось, что на моей скамейке с крупно вырезанным словом «НАТАША», на скамейке, которая вот-вот должна исчезнуть,
- спит дядя Коля.
Я рывком сел на койке и сбросил ноги на пол. Лоб мокрый, сердце колотится, перед главами - пятнистый асфальт и пустота на том месте, где раньше стояла скамейка.
- Всю ночь не спала!.. - грянул где-те неподалеку голос тети Шуры.
В окно лезло солнечное ясное утро. Я сунул руку под подушку, и пальцы наткнулись на прохладную шершавую рукоятку.
- Совсем из смысла выжил! - в сильном гневе продолжала соседка. - Ночь дома не ночевать - это что ж такое делается!..
Ничего не приснилось. Дядя Коля не пришел ночевать. Он вообще никогда больше не придет. Он спал вчера на этой скамейке… и исчез вместе с ней.
Я сидел оцепенев. А тетя Шура все говорила и говорила, и некуда было деться от ее казнящего голоса. Я старался не слушать, я готов был засунуть голову под подушку… если бы там не лежала эта проклятая штуковина!..
- Перед соседями бы хоть постыдился!..
Стоп! С кем она говорит?
Меня сорвало с койки, и я очутился у окна. Соседский двор из него просматривался плохо - мешали сарайчик и яблони. Мне удалось увидеть лишь закрывающуюся дверь и на секунду - обширную, в желтеньких цветочках спину уходящей в дом тети Шуры.
С кем она сейчас говорила?
Я кинулся в прихожую, отомкнул дверь и, ослабев, остановился на крыльце. Посреди соседского двора стоял, насупясь, сухонький сердитый старичок. Маленький, как школьник.
Я сошел с крыльца и двинулся босиком через двор к заборчику.
- Дядя Коля… - сипло позвал я. - Дядя Коля…
Он услышал меня не сразу:
- Да ты подойди, дядя Коля… Дело есть…
Он оглянулся на дверь, за которой недавно скрылась супруга, и, поколебавшись, подошел.
- Что это она с утра расшумелась?
Дядя Коля хотел ответить и вдруг задумался. Как же мне сразу в голову не пришло: он ведь мог вчера десять раз проснуться и уйти из сквера до начала пальбы! Дядя Коля, дядя Коля… Что ж ты со мной, старичок, делаешь!..
- Силу им девать некуда, вот что, - обиженно проговорил он.
Я глядел на него и не мог наглядеться. Живой. Ах ты, черт тебя возьми! Живой…
- Кому? Ты о ком, дядя Коля?
Дядя Коля неодобрительно качал головой.
- Ну шутники у нас, Минька, - вымолвил он мрачно. - Ну шутники…
- Да что случилось-то?
- А вот послушай, - сказал дядя Коля. - Получил я вчера пенсию, так? Домой я всегда, ты знаешь, через сквер иду… Ну и присел на лавочке… отдохнуть. Просыпаюсь на скамейке… Урна рядом стоит…
- На скамейке? - отрывисто переспросил я. - Как на скамейке? Где на скамейке? В сквере?
- В каком сквере? - внезапно осерчав, крикнул дядя Коля. - В щебкарьере! Просыпаюсь на скамейке, а скамейка стоит в щебкарьере! И урна рядом!..
- Да ты что, шутишь, что ли? - задохнувшись, сказал я. - Какой щебкарьер? До щебкарьера девять километров!
- Это ты кому - шутишь? - вскипел дядя Коля. - Это ты мне - шутишь? Я двадцать лет экскаваторщиком проработал, а ты мне - про щебкарьер? Ты под стол пешком ходил…
Он оборвал фразу, постоял немного с открытым ртом, потом медленно его прикрыл.
- Ну ладно, во мне веса нет, - в недоумении заговорил он. - Но ведь они же меня, получается, на скамейке несли! На руках несли, Минька! Если бы на грузовике - я бы проснулся…
- Дядя Коля, - сказал я. - А ты ничего не путаешь?
Дядя Коля меня не слышал.
- Урну-то зачем перли? - расстроенно спросил он. - Тоже ведь дай бог сколько весит - бетонная…
Тут на пороге показалась тетя Шура и зычным, хотя и подобревшим голосом позвала дядю Колю в дом - завтракать.
Я оттолкнулся от заборчика и на подгибающихся ногах побрел к себе.
Добравшись до своей комнаты, снова достал оружие из-под подушки.
Машинка напоминала дорогую детскую игрушку. Очень легкая - видно, пластмассовая. И цвет какой-то несерьезный - ярко-оранжевый, как жилет дорожника. Из толстого круглого ствола выпячивалось что-то вроде линзы.
Но ведь я же своими глазами видел, как исчезла скамейка! Щебкарьер… При чем здесь щебкарьер?..
Я ухватил рукоять поплотнее, и от кисти к локтю пробежали вчерашние электрические мурашки. Так, а это что за рычажок? Я осторожно потянул его на себя, и изображение на стеклянном экранчике приблизилось. Понятно…
Гришу пора будить, вот что! Хватит ему спать. Отоспался…
Посреди стола белела записка.
«Ешьте, завтрак на плите, - прочел я. - Заставь Гришу сходить к врачу, а на Бехтеря в суд…»
Дочитать не успел - показалось, что в дверях кто-то стоит.