Все это, оборвал я себя, глупый слюнявый романтизм. Не нужно смешивать одиночество, благодарность и взаимную дружескую поддержку с чем-то более глубоким и более постоянным. Глупо.
Мне все больше хотелось есть, а она все не приходила. Наконец я написал ей записку и оставил ее на кухонном столе. Чтобы найти круглосуточное кафе, мне понадобилось пройти до Бродвея. Я съел пару гамбургеров, картошку фри и выпил еще кофе. Потом вернулся в квартиру. Двери за собой я не запирал, поэтому, когда я вернулся, она так и не была заперта, записка лежала на столе, а Джеки все еще не было дома.
Часы показывали уже больше шести, когда она отперла дверь и вошла, а я к тому времени успел выкурить целую пачку. Я ужасно беспокоился. В моем воображении рисовались страшные картины — Джеки загоняет Фила в угол, он бросается на нее с ножом, она прижимает к горлу руку, нож с размаху вонзается ей в горло. Джеки поймали с героином, ее арестовали, заперли в камере. Джеки попадает в тысячу других немыслимых и смертельно опасных ситуаций. Но она пришла домой, и я приблизился к ней, поцеловал ее и сказал, что беспокоился.
— Беспокоился?
— Тебя долго не было.
— Я думала, ты еще спишь.
— Нет, я проснулся несколько часов назад. Потом я вышел в город и перекусил. Где ты была?
— Мне нужно было разузнать об этом Филе. Походить, поговорить кое с кем. А потом я должна была немножко поработать да еще найти продавца, чтобы сделать покупку. Та доза, которую я приняла, дома была последняя, и мне пришлось подзаработать, чтобы купить еще...
— У меня есть деньги.
— Последние двадцать долларов.
— Разве этого бы не хватило?
— Я обычно сразу покупаю на несколько дней. Мне не хотелось брать деньги у тебя, Алекс. Мне бы этого не хотелось.
— Ты спала со мной, и потом ты выходишь на улицу заработать.
— Думаешь, мне это нравится?
— Ты спала со мной, и потом...
Ее лицо приняло отчужденное выражение. Она сказала:
— Алекс, ты не имеешь права, ты, черт возьми, не имеешь права! — и побежала в ванную, хлопнув дверью. Я услышал, как щелкнул замок. Я подошел к двери и попытался просить прощения. Она не отвечала. Через несколько минут я услышал, как она включила душ, тогда я вернулся в гостиную и стал ходить по ней кругами. Я пытался сидеть, но мне трудно было оставаться на одном месте, я вставал, курил и мерил шагами ковер.
Когда она вернулась, распространяя запах свежести и чистоты, переодевшись в другое платье, я снова сказал ей, что прошу прощения.
— Все в порядке.
— Я не подумал.
— Нет, Алекс, если кто не подумал, так это я. Я вообразила, что ты догадаешься, почему я ушла. Не надо было мне ничего тебе говорить.
Она подхватила свою сумочку и устремилась в спальню. Я пошел за ней.
— Но тебе не нужно ревновать. Когда я с тобой, все по-другому. Я это делаю, вот и все. Это моя профессия.
Она повернулась ко мне:
— Сейчас ты меня ненавидишь, да?
— Нет.
— Но ты ненавидишь то, чем я занимаюсь.
— Да нет, не то.
— Я ничего не могу поделать, Алекс: что есть, то есть. Мне это не нравится, гордиться тут нечем, но я — это я.
Жена профессора истории в маленьком университетском городке, одевающая детей и отправляющая их в школу, одна из многих преподавательских жен за чаем на факультете, просиживающая ночи за правкой моих книг и статей. Эта девушка не очень вписывалась в рисовавшуюся мне благостную картину!
— Я разузнала об этом Филе, — продолжала она. — У него другое имя, но многие зовут его Филли, потому что он приехал из Южной Филадельфии. Его настоящее имя Альберт Шапиро. Он не итальянец, а еврей.
— Ты уверена, что это он?
— Абсолютно уверена. Я порасспрашивала — все сходится.
— Он убийца?
— Не знаю.
— Но это наверняка он убил Робин.
— Думаю, да. — Из сумочки она вынула конверт. — Теперь мне нужно припрятать эту дрянь. А потом можно пойти поискать Филли. Мне сказали, что он живет в гостинице на пересечении Двадцать третьей и Десятой. Хочешь пойти туда?
— Сейчас?
— Сейчас он, наверное, там. Самое время его навестить.
Мне он был нужен. Ох, как он был мне нужен.
— Идем, — сказал я.
Днем мы были проститутка и ее друг. Теперь — проститутка и ее клиент. Джеки знала эту гостиницу, она время от времени работала здесь, когда в районе Таймс-сквер становилось слишком жарко, и человек за конторкой, по-видимому, помнил ее. Отель был отвратительно грязным, в вестибюле было тесно от алкашей. У служащего в открытом ящике стола торчала бутылка «Тандерберда». Я подписался Дугом Макьюэном в карточке регистрации, заплатил пять семьдесят пять, и мы пошли к лестнице.
Тут Джеки сказала:
— Минуточку, золотце. Подожди тут, мне нужно его кое о чем спросить.
Я остался ждать, а она снова пошла к конторке. Я слышал, как она спрашивала, в каком номере живет Альберт Шапиро.
— Я должна с ним кое-что передать, — сказала она. — Как только закончу с этим парнем.
Он пролистал пачку регистрационных карточек и нашел ту, которую нужно. Джеки быстро подошла ко мне.
— Триста пятый, — сказала она. — Он дал нам двести четырнадцатый, нам лучше пока побыть там, чтобы он про нас забыл.
Мы пошли в двести четырнадцатый. Он был грязнее, чем номера в гостиницах на Таймс-сквер, и в рассветных лучах производил еще более тягостное впечатление. Я бросил взгляд на мятую постель, на простыни в пятнах после последнего действа. Джеки работала в этой гостинице, может быть, в этой комнате, может быть, на этой кровати. Я пытался об этом не думать. Я не ревновал. То, что я чувствовал, было ближе всего к отвращению, к которому примешивалась досада на самого себя. Чего ждать от шлюхи, мелькала у меня в голове гадкая мысль. Я старательно отводил глаза от постели и пытался думать о Филли. Интересно, есть ли у него нож и если да, то способен ли он пустить его в ход.
Десяти минут хватило, чтобы в гостинице о нас забыли. Джеки коротко кивнула мне и открыла дверь, мы прошли к лестнице, поднялись на один пролет и нашли триста пятый номер. Я послушал под дверью и не смог расслышать ни звука. Потом попробовал покрутить ручку. Дверь была заперта.
Джеки постучала. Ответа не последовало, и она постучала снова, уже громче. Невнятный спросонья голос поинтересовался, кого это черт принес.
— Долорес.
— Чего тебе?
— Пусти, важное дело.
В комнате послышались медленные шаги, человек подошел к двери, потом язычок замка пополз в сторону. Дверь приоткрылась на несколько дюймов, и он сказал:
— Какого черта ты не...
Я просунул в дверь плечо, и она распахнулась в комнату, увлекая меня за собой. Мы вошли за ним. Круглолицый продавец прекрасно описал его. Ошибки быть не могло — это был он. На нем было грязное нижнее белье, а на обеих руках и ногах виднелись следы от уколов.
Он посмотрел на мою форму, потом на Джеки и растерялся.
— Не знаю, что вам нужно, но вы не по адресу, — сказал он. — В чем дело?
— Альберт Шапиро, — сказал я, — Филли.
— Ну. Дальше?
— Кто заплатил тебе за то, чтобы ты ее убил, а, Филли?
— Убил? — На лице отразилось непонимание. — Я никогда никого не убивал. Никогда в жизни.
— И никогда не видел этих часов?
— О чем вы толкуете?
Я показал ему часы. Он взглянул на них, но скрыть, будто он вовсе не узнал их, ему не удалось. Потом он взглянул мне в лицо, впервые увидев меня, а не форму, и я понял, что он меня узнал. Он воскликнул:
— Господи Иисусе, это ты! — Он толкнул Джеки на меня и ринулся к двери.
Я схватил его за руку и рванул. Он потерял равновесие и повернулся ко мне, и тогда я выпустил его руку и ударил его по лицу. Он завизжал и повалился назад. Левой рукой я сгреб в кулак рубашку у него на груди и рывком притянул его к себе, а правой снова ударил в лицо. Руке стало больно, но мне было наплевать. Я просто бил его, а когда он упал, я повалился на него и бил не переставая, пока Джеки не смогла наконец оттащить меня от него. Моя рука была в крови. Я поранил ее о его зубы, но еще больше крови лилось из его разбитого носа. Джеки заперла дверь, помогла мне промыть над раковиной руку, и мы вместе стали дожидаться, пока Филли придет в сознание.