В СССР готовятся мои публикации, театральные постановки, меня пригласили в Москву. Да и то, знаете ли, чтобы себя психологически чувствовать в своей тарелке, я должен быть уверенным, что моя проза вообще кому-то нужна. Со своим читателем я хотел бы встретиться. Со своим!
Здесь у меня в «Посеве» вышло 6-томное собрание сочинений. Но с господами из «Посева» я расстался, и издание остановилось. К нему можно прибавить еще два тома, вторая книга «Прощание из ниоткуда» и роман о Колчаке. Набралась бы книга публицистики, драматургический том. Всего томов десять.
— Мне бы хотелось, чтобы поначалу вышел роман. «Семь дней», а затем две близкие мне книги: «Ковчег для незваных» и роман о Колчаке. С ранней молодости интересовался я сталиниадой. Собрал много достоверного, потому что знал людей, которые общались с генералиссимусом. Два моих героя, земляки из деревни, но один делает карьеру, сталкиваясь со Сталиным, а другой, простой человек, вербуется на Курильские острова. Одна история — с цунами, другая — сцены со Сталиным. Книга 1979 года. Сталин как бытовое существо, как существо в быту. Ни демонизации, ни апологизации, это о том, как зло может быть банальным. Смерть одного человека — трагедия, смерть миллионов — статистика. Для него это была статистика, хотите или не хотите, но лично он ни в чем не участвовал, зато под каждой смертью стоит его подпись. Но при этом сам-то он статистический человек: ноги мерзнут, гипертония, дочка по рукам пошла, сын пьянствует, заботы семейные, воспоминания молодости давят — вот такой быт, старик в быту. И всякие истории, которые я знал о нем.
Роман о Колчаке — роман об одиночестве и любви. С возрастом понимаешь: человек становится более одиноким. И книга эта о любви между Колчаком и Теме-ревой. Любовь — фон, там о Колчаке-то немного глав, герой его адъютант, мужик-ординарец, все главные герои — реальные лица. Одна — близкая подруга Шпрингера, она и сейчас жива, немецкая актриса, дочка адъютанта Колчака, князя Удинцова, он у меня Удальцов.
Вы спрашиваете, чьим мнением о моих книгах я дорожу. Трезвую статью о «Семи днях» успел написать, именно трезвую, без апологетики, Георгий Адамович. Это была его последняя статья.
А вообще на Западе, я не знаю, как в области их собственных литератур, но что касается русской литературы, то как беспомощны их оценки, беспомощны до такой степени, что я и не ожидал. Категории оценок такие: или ты третий Пастернак, или пятый Толстой, четвертый Достоевский или второй Солженицын. Обязательно им надо кого-то притянуть. Ничего серьезного о себе я не читал. Да и не только о себе — о многих. Не хочу говорить о тех. кто бегает по рецензентам, навязывается. льстит. Не пойду я ни к каким профессорам, рецензентам. У меня семья, я занят, мне не до этого. Да и надоело, хватит с меня пятнадцати томов рецензий. Нахлебался этого всего, ну подумаешь, похвалят или не похвалят. Я вообще к рецензиям отношусь подозрительно. не верю, когда хвалят, не верю, когда ругают. Когда хвалят, думаешь, что он просто к тебе хорошо относится, но так ничего и не понял — это видно по отзыву.
И все-таки я понял: дело его жизни не только десять томов собрания сочинений, не только слово и свой читатель. Цело его судьбы, всей самой сердцевинной части жизни (Владимир Максимов родился 27 ноября 1930 года) — журнал «Континент». Его имя слилось с этим емким легкокрылым словом. Их не разорвать. Когда Максимову было тяжело, помогал «Континент». Сейчас, когда тяжело «Континенту», его создатель выручает его: последний. 62-й номер выпущен на средства главного редактора и его заместителя Наталии Горбаневской.
Нам это может показаться странным. Но нет ничего необычного в том. что человек «заглянул в бездну» (название романа писателя). Ведь Владимир Максимов всегда стоял на краю. На краю поиска, где правда предельно жестока.
Декабрь 1989 г.
Анатолий Рыбаков возражает Владимиру Максимову: «Из Парижа! Понятно?!»[1]
Эту сцену я наблюдал летом 1979 года в Ялте.
Дорожный швейцар с галунами на форменной куртке и на фуражке, с орденскими планками на груди не впускал человека в гостиницу «Ялта». Человек был не один, их было двое, отец и сын. Украинцы. Отца швейцар пускал — иностранец, турист, а сына нет — советский гражданин.
…В 1938 году отец из Западной Украины уехал на заработки в Канаду, оставив дома жену и маленького сына. После войны отец перебрался во Францию и начал разыскивать семью. Жена умерла, мальчик воспитывался у чужих людей, разыскать его в тех условиях запросами и перепиской — задача, казалось, невыполнимая. Но отец искал и наконец нашел в конце семидесятых годов — сыну было уже за сорок. Но увидеть его он мог, только приехав в СССР в составе туристской группы. Область, где жил сын. не входила в туристский маршрут. Сын следовал за отцом по Союзу из города в город. Как умудрялся доставать билеты и поспевать в назначенный день в назначенный город — непонятно. Но он хотел видеть отца и поспевал.