Попов остановился, потоптавшись на месте, лег. Прохоров понял, что они пришли. Под боком был сухой камыш. Прохоров лег на спину и стал глядеть в небо.
Где-то далеко лаяла собака. Потом наступила общая тишина. Она текла над землей, густая и плотная, впитывая в себя неясные сонные шорохи и всплески и донося их до притихших людей отчетливо и чисто, каждый шорох отдельно. И вдруг где-то затрещал камыш. Это был тихий треск. Поначалу было не угадать, откуда он идет. Прохоров мгновенно перевернулся на бок, чтобы лучше слышать, и приподнялся на локте. Солдаты тоже насторожились. Долгое время ничего не было слышно. И вот, когда всем стало казаться, что никакого треска вовсе и не было, он вдруг возобновился уже яснее с той стороны. Кто-то пробирался сюда, раздвигая камыш.
Треск все приближался и приближался. Попов привстал на колени. Силантьев сделал то же. Прохоров хотел тоже приподняться на колени, чтобы удобнее было вскочить, но треск оборвался. Кто-то теперь стоял в пятнадцати шагах от засады и слушал. Солдаты замерли в неудобных позах, боясь шевельнуться. Не двигался и тот, кто остановился впереди. Прошли тягостные минуты. Но вдруг треск пошел кругом, и стало слышно, как зачавкала вода, потом громко плеснула, раздалось фырканье, торопливое шлепанье по воде, и опять пошел кругом удаляющийся треск камыша.
— Кабан, черт! — весело прошептал Попов, и оттого, что это был не человек, а кабан, всем стало весело.
— Как он хрюкнул да в сторону, — прошептал Силантьев, тихо смеясь.
Все опять улеглись и стали ждать, но теперь уже не один Прохоров, а и солдаты были убеждены в том, что никто не придет.
Прохоров опять лег лицом к небу, подложив под голову руки, и увидел, как вся восточная часть неба посветлела и этот свет незаметно все дальше и дальше растекался по небу, как вода, и гасил собой звезды.
Запели в деревне петухи, где-то по дороге застучали колеса телеги. И этот подпрыгивающий стук быстро ехавшей телеги был мирным, успокаивающим звуком, и всем хотелось подольше слушать его.
Наступило утро. Вдруг Прохорова охватило беспокойство. Он подумал: «Почему же, черт возьми, ничего не произошло? Но, может быть, пока мы сидим здесь, что-нибудь случилось на других участках? Он попытался прикинуть, какими нарядами прикрыта на ночь граница в других местах, и не мог ничего представить себе, потому что, как всегда, план охраны составлял Крымов. Тогда он начал успокаивать себя тем, что Крымов и до него и при нем все время занимался охраной границы, что он опытный офицер и знает, как и где прикрыть участок. Но беспокойство его, раз возникнув, уже не проходило. Напротив, хотелось как можно скорее вернуться на заставу, узнать, везде ли ночь прошла спокойно. Но надо было лежать в засаде и ждать до конца.
Утро занималось ясное, чистое, свежее. С восходом солнца туман поднялся выше и растаял. Над деревней в чистом воздухе закурились дымки труб, к озеру пришли рыбаки, неся вчетвером на длинной жерди обвисшую во многих местах серую сеть. Засучив штаны до колен и бросив сеть в две большие черные лодки, рыбаки мягко поплыли по синей, спокойной и густой воде.
— Вот она опять идет, — прошептал Попов, и Прохоров, оторвавшись от рыбаков, увидел, как женщина с серпом и мешком идет от деревни, огибая берег озера.
Вскоре она вошла по пояс в осоку и принялась жать ее.
Ничего странного в том, что она жала траву около границы, или в том, что изредка поглядывала в их сторону, не было, но Прохоров был обеспокоен самым ее появлением. Настороженность проснулась в нем, и он опять подумал об остальных участках границы: все ли там в эту ночь прошло спокойно? Сейчас, в эти часы, проведенные в засаде, он как бы со стороны посмотрел на вверенную ему заставу и, как всегда бывает в подобных случаях, когда смотришь на что-то очень знакомое со стороны, увидел заставу совершенно иначе и по-иному подумал о Крымове. И ему стало неудобно перед этим трудолюбивым, немногословным, простым человеком, стыдно за то, что раньше думал о нем плохо.
Когда женщина, набив мешок травой, ушла легкой походкой к деревне по серенькой тропке, как по половику, расстеленному на траве, Прохоров поднялся, разрешая этим подняться и солдатам, и все они быстро пошли к заставе. Выйдя на дорогу, Прохоров разрешил закурить, и, свертывая папироски, солдаты разговорились.
— Как он хрюкнул, кабан-то, да по болоту. Учуял, — сказал Силантьев посмеиваясь.
— А в бочаг как завалился, — подсказал Попов, — вот небось страху-то было!