Выбрать главу
Папироса. Пламя спички. Мрак и тишина. И покорно, по привычке Встала у окна.
Сколько здесь минут усталых Молча протекло! Сколько боли отражало Темное стекло.
Сколько слов и строчек четких И ночей без сна Умирало у решетки Этого окна…
В отдаленьи — гул Парижа (По ночам — слышней). Я ведь только мир и вижу, Что в моем окне.
Вижу улицу ночную, Скучные дома, Жизнь бесцветную, пустую, Как и я сама.
И когда тоски суровой Мне не превозмочь, — Я люблю окно в столовой, Тишину и ночь.
Прислонюсь к оконной раме В темноте ночной, Бестолковыми стихами Говорю с тобой.
И всегда тепло и просто Отвечают мне Наши камни, наши звезды И цветы в окне.
1938 (Из сборника «После всего», 1949)

Рассвет

Будильник резко прозвенит: пора! И оборвет, не досказав чего-то… Как автомат, в шестом часу утра Ты встанешь и уедешь на работу.
На мертвых улицах велосипед Запутает уродливые тени. От фонаря пробьется красный свет В тебя засасывающую темень…
А дома в нестерпимой духоте Проснется и замечется ребенок. Забьется в долгом кашле. Словно тень, Ночь соскользнет с соседнего балкона.
И где-то дробно застучат сабо… И с каждым днем суровее и строже Над черным городом проснется Бог И ничему на свете не поможет
1938

«Я уж не так молода, чтобы ехать в Россию…»

Я уж не так молода, чтобы ехать в Россию. «Новую жизнь» все равно уже мне не начать. Годы прошли — беспощадно-бесцельно-пустые И наложили на все неживую печать.
Жизнь прошаталась в тумане обманчиво-сером, Где даже отблеск огня не сверкал вдалеке. Нет у меня ни отчизны, ни дружбы, ни веры, — Зыбкое счастье на зыбком и мертвом песке.
А впереди — беспощадная мысль о расплате: Боль отреченья, позор примиренья с судьбой. Белая койка в высокой и душной палате. Крест деревянный, сколоченный верной рукой.
1938 (Из сборника «Окна на север», 1939)

«С каждым годом — все дальше и дальше…»

С каждым годом — все дальше и дальше. Так и будет — больней и больней, Сероглазый, беспомощный мальчик Скоро выйдет из жизни моей.
Станет скоро большим, своенравным. Плох, хорош ли, — не все ли равно? Будет брать он у жизни по праву Все, что только ему суждено.
Расшибется ли или добьется, Загорится ли ярким огнем, Но уже никогда не вернется В свой задорно покинутый дом.
В дом холодный, безмолвный, пустынный, Где осталась навеки молчать Ничего не принесшая сыну, Ничего не сумевшая мать.
1939 (Из сборника «Окна на север», 1939)

«О чем писать? О лете, О Бретани…»

О чем писать? О лете, О Бретани? О грузном море у тяжелых скал, Где рев сирен (других сирен!) в тумане На берегу всю ночь не умолкал?
О чем еще? О беспощадном ветре, О знойной и бескрайней синеве, О придорожных столбиках в траве, Считающих азартно километры?
О чем? Как выезжали утром рано Вдоль уводящих в новизну дорог, И как старик, похожий на Бриана, Тащился в деревенский кабачек?
Как это все и мелко и ничтожно В предчувствии трагической зимы. И так давно, что просто невозможно Поверить в то, что это были мы.
Теперь, когда так грозно и жестоко, Сквозь нежный синевеющий туман, На нас — потерянных — летит с востока Тяжелый вражеский аэроплан.
1939, Шартр (Из сборника «После всего», 1949)

«К чему, к чему упрямая тревога?..»

К чему, к чему упрямая тревога? Холодный год уж клонится к весне. Мой сын здоров. Мой муж не на войне… О чем еще могу просить у Бога?..
1940 (Из сборника «После всего», 1949)

«Нас разделяют двадцать лет…»

Нас разделяют двадцать лет И столько разочарований! И ветры горестных скитаний Там — замели мой слабый след.
А здесь его и вовсе нет. Но здесь кончается дорога Скитаний, бедствий и труда. Я притулилась у ворога Чужого дома — навсегда.
И с благодарною любовью Твержу, забыв мой старый дом: Да будет мир над этой кровлей, Над этим тихим очагом.
1940

«В маленьком чистом пустынном сквере…»

В маленьком чистом пустынном сквере Чуть зеленеет листва. День, по-весеннему теплый ж серый, Воздух, пьянящий едва.
Этой весной, неустойчиво-зыбкой, Кончен какой-то срок. Маленький мальчик е маленькой скрипкой Мимо прошел на урок.
Больше не стоит ни ждать, ни верить. Жизнь невесомо легка. …В маленьком, тихом, безлюдном сквере Маленького городка.
1940. Шартр

«Где-то пробили часы…»

Где-то пробили часы. Всем, кто унижен и болен, Кто отошел от побед — Всем этот братский привет С древних, ночных колоколен.
Где-то стенанье сирен В мерзлом и мутном тумане. Шум авионов во мгле, Пушечный дым на земле И корабли в океане!