— Не могу. У меня лицо… лицо изуродовано, — нервно ответила женщина. — Изрезано все и срослось неровно… ужасное зрелище!
— Милая моя, это такие мелочи! Я что, не видел изуродованных женщин? Ну же. Вам ведь неудобно! Снимайте эту чудовищную сбрую. Руку даю на отсечение, под ней душно. А еще вы похожи на пасечника-аллергика, который слишком боится укуса пчелы. Даю вам слово, я и глазом не моргну, даже если у вас.. гхм… ладно, не будем вдаваться в подробности.
— Инквизитор, вы просто грубиян и мужлан! — огрызнулась она. — А еще королевский сын… Мало ли, что вы там видели! Каждая женщина хочет выглядеть красивой в глазах мужчины! И ни одной не наплевать, как он ее будет воспринимать! Уродливой искалеченной несчастной, или…
— …или таинственной элегантной герцогиней, — подхватил Тристан, поднимаясь из кресла одним мягким, быстрым движением. — Только сдается мне, вы врете. У тех, у кого лица изрезаны и срослись неловко, дикция тоже повреждена. Рассеченные мышцы тянут, не дают губам смыкаться правильно. А вы выговариваете все слова четко. Даже не шепелявите.
Она тоже оказалась на ногах и едва успела вцепиться в его руку, которой Тристан привлек женщину к себе.
— Вы не сможете, вы не посмеете! — выдохнула она неистово, когда вторая его рука коснулась ее вуали. — Я не хочу показывать вам свое лицо, понятно вам! Этого что, мало? Мало моего желания?!
— Я просто хочу убедиться, — мягко ответил Тристан, приподнимая вуаль, — что вы не нуждаетесь в моей жалости.
Женщина забрыкалась, но никто не мог прийти ей на помощь, и Тристану удалось отогнуть край плотной вуали, чтоб открыть ее аккуратный подбородок, губы, изогнувшиеся в беспомощной гримасе, слишком женственной и мягкой.
Губы были вспухшими, ярко-алыми, но не накрашенными, а искусанными и прижжёнными коньяком. Видимо, сохранять невозмутимый вид в подвале с некромантом этой даме стоило огромных усилий!
«Неплохо для той, что раньше не пачкала свои руки!» — одобрительно подумал Тристан.
— Никаких шрамов, — медленно и тихо произнес Тристан. Его большой палец скользнул по мягким, полураскрытым губам женщины, повторяя их контур. — Зачем вы мне солгали?
— Не смейте меня касаться, чертов инквизитор! Я не лгала! У меня изрезан лоб, глаза, щеки! — рычала женщина, делая яростные попытки освободиться из его рук. Она даже попыталась укусить его за палец, и ему пришлось убрать руку от ее лица. — Не вы ли только что пеняли, что о вас думают слишком примитивно?! И что же?! Только представилась возможность, лезете под юбку?! Прекратите насмехаться надо мной!
— Есть женщины, которых не хочется совершенно, — спокойно ответил Тристан разглядывая вспухшие, красные губы. — А есть такие, к которым влечет. Даже если лицо у них изуродовано. Странная магия, не находите?
— Только попробуйте поднять мою вуаль выше! Я вас прирежу!
Тристан не ответил; его палец снова скользнул по ее губам, стирая яростный оскал, делая их податливыми, мягкими. Делая их привлекательными для себя; и женщина это поняла, задрожав в его руках. Ее дыхание стало частым, возбужденным, потому что в его руках она ощутила, что вывернуться из его объятий ей едва ли удастся.
Тристан мало говорил, но все его тело, каждый его жест с железной властностью заявляли — ты моя. И этому можно было только покориться.
Его палец скользнул меж ее губами, коснулся ее языка, провел по нему подушечкой. Неприличный, непереносимо эротичный жест, нескромный, развратный намек. Женщина ахнула, ощутив, как его влажный палец снова провел по ее губе, лаская ее откровенно, соблазнительно.
— К… какого черта вы делаете?! — простонала женщина.
— Напрашиваюсь на поцелуй же, — ответил Тристан.
— Вы что, с ума сошли?! — возмутилась она. — Не смейте меня трогать!
Его губы почти коснулись ее губ. Несколько мгновений Тристан был так близко с ней, дышал одним с нею дыханием, ощущал на своих губах молочный запах ее чистого дыхания и слышал тихий жалобный стон ее желания.
— Значит, нет? — прошептал он.
— Нет, конечно! — слабо ответила она. — Вы потом пожалеете об этом. Да и я тоже. Нет, инквизитор. Как бы оно сладко ни было.
— А так жаль! — шепнул он, мучая ее, касаясь ее губ лишь дыханием, то таким близким и таким горячим. — Очень жаль!
***
— Я позвала вас, инквизитор, — твердо произнесла женщина, высвобождаясь из его объятий и приводя в порядок одежду, — не затем, чтобы пофлиртовать, а потому что уверена в вас. Я знаю — в отличие от всех прочих, в вашем сердце нет ненависти. Вы защитите и суккуб, если в том будет нужда. Я верю в ваш разум. Поэтому обращаюсь к вам.
Она говорила так спокойно и отстраненно, будто ничего между ними не произошло. Словно искра, пробежавшая между ними и пробившая оба сердца разом, растаяла без следа, не оставив ни малейшего воспоминания.