Выбрать главу

Трент что-то занес в свою записную книжку. «Хотел бы я вас видеть, миссис Мандерсон, – говорил себе Трент. – А у вас, инспектор, есть что-то в запасе против нее, и вы не хотите, чтобы я за это зацепился, или вы решили, что она ни в чем не виновата, но не возражаете, чтобы я тратил на нее время. Что ж, игра чем дальше, чем интереснее». Мистеру же Марчу он сказал:

– Ладно, спальню я осмотрю позже. А что с этой комнатой?

– Ее называют библиотекой, – ответил инспектор. – Мандерсон здесь занимался своей писаниной. После размолвки с женой он проводил здесь и вечера. В этой комнате его последний раз видели живым.

Трент встал и снова просмотрел бумаги, разложенные на столе.

– В большинстве – деловые письма и документы, – пояснил мистер Марч. Отчеты, планы и тому подобное. Несколько писем по частным делам, но в них ничего, за что бы можно было ухватиться. Правда, Баннер, секретарь-американец, – он вместе со мной осматривал утром секретер – уверял, что Мандерсон получал какие-то письма, содержавшие угрозу. Мы просмотрели каждый лист бумаги ничего! Подозрение – опять это слово! – вызывают только пачки банкнот на солидную сумму и пара маленьких мешочков с бриллиантами без оправ. Похоже, что Мандерсон увлекся скупкой бриллиантов, возможно, для спекулятивных целей – это было нечто новое для него, говорит секретарь…

– По поводу секретарей, – перебил Трент. – Я встретил одного из них, Марлоу, интересный парень с особинкой в глазах, безусловно англичанин. Другой – американец. Что хотел Мандерсон от секретаря англичанина?

– Марлоу объяснил мне. Американец был правой рукой Мандерсона в делах, и, естественно, ни на что другое его не оставалось. Марлоу, наоборот, не имел никакого отношения к финансовым операциям. Его сфера – лошади Мандерсона, его автомобили, его яхта, его спортивные и прочие увлечения. Он был полезным вообще и располагал для этого немалыми деньгами. Конечно, все это мог бы одолеть и американец, но секретарь-англичанин – давняя прихоть Мандерсона.

– Что же, во вкусе ему не откажешь, – заметил Трент. – Но возвратимся к делу. Вы только что сказали, что живым Мандерсона видели последний раз в этой комнате. Это со слов слуг. – Трент помедлил, глядя на залитые солнцем луга. Не затруднит ли вас еще раз, со мной вместе, выслушать эти показания?

Вместо ответа Марч позвонил, и тотчас явился худощавый человек средних лет, чисто выбритый, с манерами вышколенного слуги.

– Это мистер Трент, он уполномочен миссис Мандерсон вести расследование, объяснил сыщик. – Ему хотелось бы выслушать и вас.

Мартин сдержанно поклонился.

– Я видел, как вы подходили к дому, сэр, – сказал Мартин с бесстрастной вежливостью. Его речь была медленной и весомой. – Мне приказано во всем помогать вам. Вы желали бы услышать об известных мне обстоятельствах воскресной ночи?

– Пожалуйста, расскажите, – произнес Трент с важной строгостью: речь Мартина взывала к его чувству юмора, и он едва удержался от смеха.

– В последний раз я видел мистера Мандерсона…

– Нет, нет, пока не об этом, – вежливо прервал его Трент. – Припомните, пожалуйста, в мельчайших подробностях, когда и как вы видели его, ну, скажем, после ужина.

– После ужина, сэр? Хорошо… После ужина мистер Мандерсон и мистер Марлоу гуляли по дорожке сада и разговаривали. Если вы спросите меня о подробностях, то я скажу вам, что они разговаривали о чем-то важном, потому что я слышал, помню, как, мистер Мандерсон сказал: «Если Харрис там, дорога каждая минута. Вы должны двинуться немедленно. И ни слова ни единой душе». Мистер Марлоу ответил: «Очень хорошо, я только переоденусь и сразу же буду готов». Я слышал это хорошо, потому что как раз в это время они проходили под окнами моей каморки. Затем мистер Марлоу пошел в свою спальню, а мистер Мандерсон тут же позвонил мне из библиотеки. Он велел отправить кое-какие письма и сказал, чтобы я пока не ложился спать, так как мистер Марлоу уговорил его прокатиться с ним при лунном свете на машине.

– Это любопытно, – заметил Трент.

– Я тоже так подумал. Я вспомнил фразу «ни слова ни единой душе» и решил, что автомобильная прогулка рассчитана на то, чтобы сбить кого-то с толку.

– В котором часу это было?

– Это было около двадцати двух часов, сэр. Поговорив со мной, мистер Мандерсон дождался, пока мистер Марлоу спустится к автомобилю. Потом он вошел в гостиную, где находилась миссис Мандерсон.

– Это удивило вас? Мартин опустил глаза.

– Если уж вы задаете мне этот вопрос… – сказал он осторожно. – Я не видел, чтобы он заходил в ту комнату с момента нашего приезда в этом году. Он предпочитал сидеть по вечерам в библиотеке… У миссис Мандерсон он пробыл всего несколько минут. Потом он и мистер Марлоу уехали.

– Вы видели, как они отъезжали?

– Да, сэр. Они поехали по направлению к Бишопсбриджу.

– Когда вы увидели мистера Мандерсона после поездки?

– Через час или около этого, сэр, в библиотеке, в четверть двенадцатого часы били на церковной башне. Должен сказать, что у меня очень острый слух, сэр.

– Предполагаю, что мистер Мандерсон позвонил вам. Что он делал, когда вы откликнулись на вызов?

– Мистер Мандерсон, сэр, выставлял графин с виски, сифон и стакан из шкафа, в котором он их держал. Трент поднял руку.

– Скажите мне, Мартин, мистер Мандерсон много пил? Понимаете, это не праздное любопытство. Я прошу вас сказать правду, ибо, может быть, как раз это обстоятельство прояснит дело.

– Не колеблясь скажу вам все, что уже сказал инспектору, сэр, – ответил Мартин строго. – Мистер Мандерсон, учитывая то положение, которое он занимал, был человеком удивительно воздержанным. За четыре года моей службы у него я никогда не видел, чтобы он увлекался спиртным. Лишь изредка он позволял себе немного виски с содовой пред сном. Но и здесь не было ни привычки, ни пристрастия. Он предпочитал различные минеральные воды. Держал их здесь, в шкафу, потому что не любил, когда за ним ухаживают больше, чем нужно. Поэтому понятно, что я никогда не являлся к нему без зова. Он ненавидел, когда его спрашивали, не нужно ли ему еще чего-нибудь. Удивительно простым в своих запросах, сэр, был мистер Мандерсон.

– Хорошо, значит, он позвонил вам прошлой ночью в четверть двенадцатого. Не можете ли вы точно вспомнить, что он сказал?

– Думаю, что могу, сэр. Вначале он спросил, пошел ли спать мистер Баннер, я ответил. Затем он сказал, что кому-то надо побыть до двенадцати тридцати у телефона, должны передать важное сообщение. А так как мистер Марлоу уехал по важному делу в Саутгемптон, мистер Мандерсон хотел, чтобы известие принял я, если оно будет. Он также попросил сифон свежей содовой воды. Это все, сэр.

– Вы ничего необычного в нем не заметили?

– Нет, сэр, ничего необычного. Когда я откликнулся на вызов, он сидел за столом с телефонной трубкой и, отдавая мне распоряжения, ждал междугородного разговора. Когда я вернулся с содовой, он уже разговаривал.

– Помните ли вы что-нибудь из того, что он говорил?

– Очень мало, сэр. Речь шла о ком-то, кто находился в каком-то отеле… Разговор не представлял для меня интереса. В комнате я находился ровно столько времени, сколько понадобилось для того, чтобы поставить сифон на стол и уйти. Когда я закрывал дверь, он говорил: «Вы уверены, что его нет в отеле?»

Или что-то в этом роде.

– И вы последний раз видели его живым?

– Нет, сэр. Несколько позже, в половине двенадцатого, когда я устроился в своей каморке с книгой, оставив открытой дверь, я услышал, как мистер Мандерсон поднялся наверх, в свою спальню. Я тут же пошел закрыть окно в библиотеке, запереть входную дверь.

– Я полагаю, вы ни на минуту не задремали, пока ждали телефонного звонка?

– О нет, сэр. Я страдаю бессонницей, особенно вблизи моря, и обыкновенно читаю до полуночи.

– А телефонное сообщение?

– Его не было, сэр.

– Вы, очевидно, спите с открытыми окнами в эти теплые ночи?

– Окно никогда не закрывается на ночь, сэр.

Трент походил по комнате, остановился против Мартина.

– Вы пошли закрывать окно в библиотеке. Какое окно?

– Окно напротив двери, сэр.

– Меня интересует, мог ли кто-нибудь снаружи заглянуть в окно.

– Свободно, сэр, если он попал в сад. В жаркую погоду занавеси никогда не закрывались. Мистер Мандерсон часто курил по ночам и смотрел в темноту. Но он сидел так, что снаружи его не было видно.