Умиротворение как рукой сняло, когда я почувствовала, что отрываюсь от земли. И держат меня почему-то за затылок. Моему взору предстал его абсолютно бешеный и неуправляемый взгляд. С удивлением обнаружила, что он вызвал внутри совсем малую толику испуга, но довлело над ним иное чувство, сосредоточившееся внизу живота. Я взглянула на его сжатые губы.
- Не смей так делать! – прошипел Каллен.
- Как? - я даже не пыталась прогнать туман из головы. Приблизилась к лицу перед собой, понимая, что играю с огнем.
Я услышала, как Эдвард шумно вдохнул, ощутила, как напряглось его тело, как рука сжалась в моих волосах. Вторая скользнула к талии, притягивая меня ближе.
- Перестань, - то ли он сказал, то ли я пискнула – разобрать не могла.
Отчетливей всего я сейчас ощущала смешавшееся с сумасшедшим стуком сердца наше одно на двоих отрывистое дыхание. И понять, чье сердце так билось, чьи легкие сокращались в невероятном темпе, у меня тоже не получалось.
То, что я запомнила, наверное, навсегда – это как Эдвард прижал меня к стене. Не могла воспроизвести в памяти, как мы у нее оказались, как так случилось, что мои ноги уже обвивали его талию. Но то, как сильно он припечатал меня к жесткому бетону, как при этом одной рукой крепко сжал грудь, а второй – оттянул волосы, то, как из меня вырвался постыдный стон – этого забыть не получится.
Мои ладони опустились на крепкие плечи, цеплялись за них, словно за последнюю опору. Я впивалась в его губы с такой силой, будто от этого зависело мое дыхание.
Его руки, казалось, были везде: он то держал меня за талию, то сжимал грудь, то проводил ладонями по ногам. Иногда пальцы Эдварда впечатывались в кожу слишком сильно, а губы душили меня. Он отравлял меня поцелуями, прижимался к шее, мучил меня и мучился сам: я слышала его негромкое рычание, и мышцы живота сокращались еще сильнее.
Он целовал меня рьяно и отчаянно, ключицы, горло, подбородок – от каждого касания его губ я то ли кричала, то ли всхлипывала. Лишенная способности действовать, могла лишь изредка впиваться в его кожу, пытаться стянуть опостылевший пиджак и рубашку, ногами прижимать к себе сильнее. Все, что я чувствовала – силу желания слиться с ним сейчас воедино, потерять грани себя.
Он резко дернул за лиф платья, лопнули на плечах тонкие бретели. Белья на мне не было, грудь тут же оказалась в сладком плену его рук и губ. Эдвард протянул руку и зажал мои запястья над головой у стены. Невыносимо; я хотела касаться его, обнимать, чувствовать ладонями упругость тела. Сражалась за право ласкать его в ответ, но Каллен лишь раззадоривал мое желание.
Когда платье бесформенной кучей кто-то из нас отбросил к окну, а я осталась совершенно обнаженной, он прижался лбом к моему лицу, дыша загнанным зверем.
- Ты пьяна, - прошептал Каллен.
- Так даже лучше. – Он отпустил мои руки, и я обняла ладонями его лицо. - Милый мой, родной мой…
- Ты пожалеешь…
Я не ответила. Словами. Мои поцелуи были полны нежности, они разительно отличались от его животной страсти. Минуту назад мне хотелось пуститься в безумство вместе с ним, не чувствуя ничего, кроме похоти, не думая ни о чем, кроме потребности обладать, не дыша ничем, кроме желания.
Но слетевшая пелена отчужденности с его лица, с его глаз – их искреннее, первозданное выражение заставили мое сердце пропускать по удару каждый раз, когда я касалась его лица губами.
Дальше все было как в сказке, как не на Земле. Мы совпадали в мелочах, мы сливались друг с другом так идеально, что происходящее казалось нереальным. Он брал, а я отдавала, он жаждал, я успокаивала. Когда он стягивал брюки, я ласково проводила ладонями по его спине, плечам, рукам, я зарывалась лицом в волосы, которые снова – я заметила – отблескивали бронзой.
Быстро и почти неожиданно он наполнил меня, и я выгнулась ему навстречу. То ли от неутоленной жажды, то ли чтобы заглушить мои крики, он поймал мои губы, сминая их в первобытном порыве. Резкими и частыми движениями Эдвард врывался в меня, а я обнимала его ногами, чтобы чувствовать еще больше, еще глубже, еще теснее.
Руки Каллена оказались на моих бедрах, властно сжимая, они помогали ему насаживать меня на себя. Я боялась даже вздохнуть, чтобы не спугнуть жгучие волны удовольствия, разливающиеся по всему телу. Обжигая горячими искрами, они зарождались там, где мы с Эдвардом соединялись; я тонула в огне, пропадала и не хотела выживать. Изредка вспоминая, что надо дышать, втягивала в себя воздух. Комнату наполняли мои недовольные стоны, когда он покидал меня, и благодарные вскрики, когда возвращался.
Не переставая врезаться в меня, Эдвард ударил кулаком по стене:
- Что же ты делаешь, дрянь…
Я крепче обняла его. Мне нравилось то, что я делала. Нравилось то, что делаем мы.
Напряженным лицом он утыкался в мою шею и ключицу, я дышала ему в висок, то и дело откидывая голову, чтобы выпустить бесстыжий крик. Так кричать может только сумасшедшая, и сейчас я всерьез считала себя таковой.
Его густое плавкое дыхание обжигало мою кожу. Я вся была огромный огненный шар, сгусток нервов, раскаленное докрасна железо. Мне казалось, что вокруг нас пылал даже воздух.
С отчаяньем я поняла, что напряжение почти достигло критической точки. Наши движения стали еще быстрее, еще агрессивнее. Мои ногти чертили на его спине алые полосы, метки, знаки. Они кровоточили мелкими капельками, и он рычал, когда я в очередной раз проводила царапину.
Уже не чувствовуя сил, чтобы сдерживаться, не понимала, отчего кричала: то ли от счастья, которое заполнило меня, то ли от страха, что практически оторвалась от этого мира.
Через несколько минут я ощущала только тепло его рук и тяжесть расслабленного тела.
- Как ты? – спросил Эдвард, когда дыхание немного выровнялось.
- Удивлена, - улыбнулась я в его шею. - Не представляла, что так может быть, - его кожа была влажной и пахла сандалом.
Мужские губы снова оказались на моих.
Когда мы лежали в теплой постели, он обнимал меня обеими руками, а я пыталась устроиться поудобнее, на подушках у моей шеи блеснул подаренный мужем кулон. Я сжала его пальцами и поймала взглядом преломленный свет в гранях выложенной камнями семилистной лилии.
Почему-то мысль, что по закону я принадлежу другому мужчине, показалась мне чужой и неправильной. Сейчас мне чудилось, что я могу принадлежать только Эдварду. Что в моей жизни был и будет только он.
***
Я ощущала полнейшее счастье все те несколько дней, что нам оставалось провести во Франции. Когда мы находились вне отеля, он все так же шел за мной по пятам, но теперь я стремилась оказаться ближе к нему, задеть рукой, вдохнуть запах. То, что он был позади, вселяло в меня уверенность, мне нравилось, что каждую минуту он наблюдает за мной.
Сидя в темном зале при просмотре фильмов, я ощущала его руку на своей ладони, иногда она соскальзывала на мои колени. Я жалась к нему, самой себе напоминая бездомную кошку, у которой есть только этот большой и сильный человек, опасный и дикий, но притягивающий с неведомой силой.
Разнообразием наше пребывание в номере не отличалось: я либо спала, либо он любил меня. Казалось, что время летит, словно заговоренное. Мы перебрались в мою спальню, кровать здесь была двухместной и более удобной, но когда Эдвард однажды повалил меня на свою постель, я ощущала небывалое единение с ним, с его миром.