С этими словами, разрывающими меня на части, Денвер отпускает меня и соскакивает с кровати, оставляя меня замерзшей и совершенно одинокой. У меня горит горло и болит сердце. Я хочу вернуть все назад. Хочу обнять его и сказать, что мне жаль, что он прав, что стоит рискнуть всем ради шанса быть счастливым, хотя бы на мгновение. Но я этого не делаю.
Я сажусь, отводя от Денвера взгляд, пока в оцепенении нахожу свои ботинки, надеваю их, куртку. Я не смотрю на него и направляюсь вверх по лестнице. Я не могу. Я не доверяю себе, когда мои эмоции так накаляются. Когда я добираюсь до палубы и выхожу из лодки, мое сердце болит так сильно, что мне все равно, что люди вокруг странно смотрят на меня, что многие из них — люди, которые знают мою семью и будут звонить моему отцу или Шел с вопросами.
Когда я добираюсь до конца пирса, у меня перехватывает дыхание, когда чья-то рука обхватывает мой бицепс. Я смотрю в пустые глаза Денвера, и мое сердце разбивается вдребезги, а затем раскалывается еще больше, когда он говорит голосом, полностью лишенным эмоций.
— Я отвезу тебя домой, и не хочу слышать ни одного чертова оправдания, почему я этого не сделаю. — Я киваю один раз и следую за ним к его грузовику. Как только мы оба пристегиваемся, он подъезжает к моему дому, останавливаясь на подъездной дорожке, не заглушая двигатель. — Скажи Ли, что я не смогу прийти сегодня, что кое-что случилось, и мне пришлось поработать.
Моя грудь болит так, словно на нее навалился стофунтовый груз, и слезы обжигают горло. Я опускаю голову, киваю, а затем открываю дверцу и выпрыгиваю из кабины. Захлопнув дверь, я стою и смотрю под ноги, пытаясь заставить себя открыть дверь, чтобы поговорить с ним. Неважно, как сильно я пытаюсь набраться смелости встретиться лицом к лицу со своими страхами, у меня это не получается. Я этого не делаю, потому что трусиха. Потому что у меня нет сил.
С глубоким прерывистым вздохом я обхожу его грузовик сзади, затем поднимаюсь по ступенькам, чтобы войти в свой дом. Здесь темно и тихо, и это только усиливает одиночество, которое я и так чувствую. Я направляюсь по коридору в свою спальню, раздеваюсь, а затем забираюсь в постель, где плачу до тех пор, пока во мне не остается слез.
***
Стоя на вершине холма для катания на санках, я наблюдаю, как Ли и Пен забираются на ярко-оранжевые санки Ли, и с криком несутся вниз по грязной заснеженной земле. Когда мы подъехали сюда чуть больше часа назад, и я увидела, в каком состоянии холм, мне захотелось развернуться и отправиться домой, но я этого не сделала. Я этого не сделала, потому что, во-первых, Ли была серьезно разочарована тем, что Денвер отменил свои планы с ней, а во-вторых, причина разочарования Ли была полностью моей виной, и мне нужно было загладить свою вину перед ней.
— Ладно, я дала тебе достаточно времени. Поговори со мной.
По тихому требованию Шел я поворачиваюсь, и мне хочется пнуть себя за беспокойство, которое вижу в ее глазах. Поплакав утром, я встала, оделась и пошла к родителям, чтобы забрать Ли. Мой отец был на работе, но Шел была на месте, и в ту минуту, когда она увидела мое лицо, сразу поняла, что что-то случилось. Когда она спросила меня об этом, я сказала ей, что объясню позже, и, к счастью, она оставила это без внимания. К сожалению, «позже» — это сейчас, и по ее взгляду я могу сказать, что она не собирается отказываться от этого, пока я с ней не поговорю.
— Я облажалась. — Я отвожу от нее взгляд и смотрю на Ли и Пен, которые возвращаются по грязной тропе с помощью моего отца. — Вчера Денвер пришел домой пораньше, потому что услышал, что я иду на свидание.
Краем глаза я вижу, как она вздрагивает, и делаю глубокий вдох, а затем смотрю на нее и продолжаю.
— Все в порядке. — Я качаю головой. — Он поцеловал меня и сказал, что ему надоело меня ждать и что нам нужно поговорить о нас.
— Он сделал это? — спрашивает Шел, и в ее голосе звучит не шок, а благоговейный трепет.
— Он... Я... Боже, Шел. Я была влюблена в него с тех пор, как себя помню, но я этого не хочу. Я не хочу быть с ним. Я не могу быть с ним.
Я судорожно втягиваю воздух и борюсь с болью в груди, вызванной ложью, которую я произношу вслух.
— Почему нет?
Я закрываю глаза и чувствую, что они начинают наполняться слезами.
— Он заставляет меня забыть обо всем, — шепчу я. — Он заставляет меня забывать, а я этого не хочу.
— Он заставляет тебя забыть о Гейбе.
Это утверждение, а не вопрос, и меня бесит, что Шел знает, что я могу так легко забыть о мужчине, которому пообещала себя.
— Да, о Гейбе, о том, кто я такая, о моем обещании не закончить так, как моя мама.
— Твоя мама? Что ты имеешь в виду?
— Она забывает о моем существовании каждый раз, когда в ее жизни появляется новый мужчина.
Осознание наполняет ее глаза, и ее лицо смягчается.
— Дорогая, ты не твоя мама, и ты не собираешься забывать о Лире только потому, что нашла мужчину, который тебе небезразличен.
— Возможно, ты права, но что это говорит обо мне и о том, что я чувствовала к Гейбу, если я забываю все годы, которые мы провели вместе, как только оказываюсь с Денвером? Это заставляет меня чувствовать, что я предаю его, как будто я недостаточно любила его… что я все еще недостаточно люблю его.
— Бри, — шепчет она, и я замечаю, что в ее глазах блестят слезы.
— Я — единственная связь, которая есть у Ли с Гейбом. Если я забуду о нем, кто расскажет ей о том, каким человеком он был?
— Милая, ты никогда о нем не забудешь. Никогда. И ты тоже никогда не позволишь Ли забыть его. Я знаю, ты любила его. Все это знают. Но твоя жизнь не закончилась вместе с его, и ты знаешь, что Гейб не хотел бы, чтобы ты была одна. Он бы хотел, чтобы ты нашла кого-то, с кем могла бы разделить свою жизнь. Он бы хотел, чтобы ты была счастлива.
Шел обнимает меня, и я кладу голову ей на плечо. Тихое рыдание поднимается к горлу. Гейб хотел бы, чтобы я была счастлива. Он всегда хотел, чтобы я была счастлива.
— Я знаю, страшно даже думать о том, чтобы рискнуть своим сердцем, — шепчет она мне на ухо. — Но я не хочу, чтобы ты оглядывалась назад на свою жизнь и сожалела, Обри. Я не хочу, чтобы ты смотрела на свою жизнь через несколько лет и жалела, что не воспользовалась шансом. Я знаю, каково это — жить с сожалениями, милая. Жаль, что я не была храбрее. Пожалуйста, ради твоего счастья, будь храброй, милая.
— Шел, — всхлипываю я.
Боль в голосе Шел заставляет мою грудь сжаться. Я знаю, что она говорит по собственному опыту. Они с моим отцом отдали своего сына на усыновление, когда сами были еще совсем детьми, и вскоре после этого Шел бросила моего отца, потому что была не в состоянии справиться со своей болью. Я знаю, что она сожалеет об уходе, хотя без ее ухода нас с братьями, вероятно, здесь бы не было.
— Будь храброй, красавица, и я обещаю, — ее руки крепче обхватывают меня, — обещаю тебе, что это того стоит.
— Все в порядке?
Глубокий голос папы врывается в этот момент, и я быстро отступаю от Шел и вытираю слезы со своего лица, пока Шел делает то же самое.
— Все в порядке. Ты же знаешь нас, милый. Иногда нам, девочкам, просто нужно хорошенько выплакаться, — объясняет Шел.