Шесть лет спустя
Почувствовав вибрацию сотового телефона в заднем кармане, я бросаю веревку на деревянную палубу своей лодки и вытираю пот с лица тыльной стороной футболки. У меня есть три часа, до того, как покинуть порт, а уже стемнело, и мне трудно что-либо сделать, а это значит, что прямо сейчас не следует отвечать на звонки. Мне следовало бы привести свою задницу в порядок. Достав телефон, не глядя на экран, подношу его к уху.
— Да, — отвечаю я, подходя к краю палубы рядом с причалом, отвязываю веревку, бросаю конец за спину и слышу, как она с громким стуком приземляется.
— Денвер, это Гейб.
— Гейб? — Я в напряжении свожу брови. Я знаю только одного Гейба, и не представляю, зачем он мне звонит. Мы не друзья; никогда не были друзьями. Единственное, что нас с ним объединяет — это Обри.
— Да. — Он прочищает горло.
— Все в порядке? — спрашиваю я, чувствуя, как беспокойство скручивает мой желудок.
— Да... нет.
Я слушаю, как он делает глубокий вдох, и мое тело напрягается, словно вселенная говорит, что все, что он собирается сказать, перевернет мой мир с ног на голову.
— С Бри все в порядке? — спрашиваю я, не дождавшись его слов.
— Я умираю, чувак. — Когда до меня доходят его слова, дыхание сбивается, а желудок переворачивается. — В лучшем случае у меня есть пара месяцев. Врачи, конечно, не называют точных сроков, но это неизбежно.
— Господи, мне так чертовски жаль, — шепчу я, глядя в темную воду у края моей лодки.
— Да, — бормочет он в ответ, а я крепко хватаюсь за затылок. — Мне нужна услуга.
— Все, что угодно, — отвечаю я, мгновенно зажмуриваясь.
— Когда я уйду, присмотри за Обри вместо меня.
Черт.
— Она любит тебя, и я знаю, что ты чувствуешь к ней то же самое. — Его заявление ощущается как удар ножом в грудь.
Блядь.
— Гейб...
— У нас с ней были хорошие отношения, — тихо говорит он, и я крепче сжимаю шею, пытаясь заглушить боль, которую причиняют его слова, а нож вонзается все глубже в грудь. — Я всегда знал, что она должна быть твоей.
— Гейб, — повторяю я, не имея ни малейшего понятия, что ответить.
— Просто пообещай, что будешь заботиться о ней.
Слыша упадничество в его тоне и чувствуя, как у меня перехватывает горло, мне требуется вся сила воли, чтобы выдавить из себя два слова.
— Сделаю.
Как только мой ответ уносится ветром, телефон в моей руке замолкает.
— Черт...
Я откидываю голову назад и смотрю на ночное небо как раз вовремя, чтобы увидеть звезду, падающую в темноту. Я даже не задумываюсь, закрываю глаза и загадываю желание.
И даже не подозреваю, что за сотни километров от меня кто-то еще загадывает желание на ту же самую звезду.
***
Обри
Месяц спустя
Я прислоняюсь к кухонному столу и наблюдаю, как мой папа завязывает мусор, чтобы вынести, пытаясь вспомнить, когда в последний раз я выносила мусор сама. Прошло много времени, слишком много. Наверное, мне следовало выносить его время от времени в течение последних нескольких лет. Хотя, мне, вероятно, следовало бы сделать многое из того, чего я не делала за это время.
— Милая. — Рука Шелби на моей руке выводит меня из задумчивости, и я обращаю внимание на ее обеспокоенное лицо. — Я думала, что останусь с тобой на ночь. Мы можем посмотреть фильм или просто...
— Может быть, завтра, — перебиваю я, и ее ладонь на моей руке судорожно сжимается. — Извини. — Я делаю долгий выдох. — Я просто устала. Все, чего сейчас хочу — это принять душ и лечь спать.
Спать вечно, спать до тех пор, пока я не проснусь и мне больше не будет больно.
— Я не думаю, что тебе следует оставаться одной, не после сегодняшнего дня.
Она не уточняет почему, да ей и не нужно этого делать. Сегодня я развеяла прах моего мужа над морем, о чем меня попросила его семья. Чего я действительно не хотела делать, но все равно сделала, потому что этого хотели они.
— Мне нужно побыть одной, потому что... — Я сглатываю то, что кажется осколками стекла в моем горле, и проталкиваю сквозь боль слова, которые не хочу произносить. — С тех пор, как Гейб... с тех пор, как... — Я пытаюсь сказать, но не могу. — С тех пор я не была одна. Я действительно хочу немного побыть одна. Мне нужно немного побыть одной.
Я чувствую, что задыхаюсь. Последние несколько дней в моем доме побывало столько людей, все постоянно давили на меня, спрашивали, что мне нужно, все ли со мной в порядке. Понимаю, что все хотят как лучше, но это уже слишком.
— Хорошо, красавица, — шепчет она, откидывая мои волосы через плечо.
— Спасибо. — Я поджимаю губы. — Спасибо тебе за... — Слезы наворачиваются на мои глаза, и я пытаюсь... стараюсь изо всех сил бороться с ними, но ничего не получается. — Просто... спасибо.
— Ш-ш-ш. — Шелби обнимает меня, и я утыкаюсь лицом в изгиб ее шеи. Я больше не хочу плакать. Я не думаю, что снова смогу плакать. Понятия не имею, как мое тело все еще способно вырабатывать слезы после того, сколько я выплакала. — Все будет хорошо. Я обещаю, что станет легче. — Она гладит меня по спине.
— Избавься от всех, детка. Дочь пока побудет со мной, — говорит папа, когда я оказываюсь в его объятиях, и его знакомый запах успокаивает меня.
— Конечно, — шепчет Шелби.
— Спасибо, детка, — отвечает папа. Я прижимаюсь щекой к его груди и держусь за его талию, крепко зажмурив глаза. — Если бы я мог забрать у тебя эту боль, дорогая, я бы это сделал.
— Со мной все будет в порядке, — пытаюсь я успокоить его, потому что знаю, папа беспокоится обо мне. Понимаю, он думает, что я могу сломаться в любой момент. Чувствую его руку на затылке и губы касающиеся макушки моих волос. Он не отводит голову, пока я слушаю, как Шелби в гостиной говорит всем, что пора уходить. — Наверное, мне следует сказать всем спасибо за то, что пришли. — Я пытаюсь отстраниться.
— Не волнуйся об этом, — бормочет папа, крепче прижимая меня к себе.
— Все ушли, — говорит Шелби через минуту или, может быть, час спустя, и я открываю глаза и смотрю, как она идет к нам с папой. — Твои сестра и братья сказали, что приедут утром.
Я киваю, не удивляясь, что мне дают время только до утра. Эти трое не отходили от меня ни на шаг последние несколько дней. Каждый раз, когда я оборачиваюсь, один или все они оказывались рядом.
— Ты уверена, что хочешь побыть одна сегодня? — спрашивает папа.
Я откидываю голову назад и встречаюсь с ним взглядом. Ненавижу, как он переживает из-за меня.
— Да. — Я сжимаю его за талию. — Если вы мне понадобитесь, ребята, вы просто за соседней дверью, — напоминаю я ему.
— Точно. — Он гладит меня по щеке, выглядя измученным, а затем его взгляд скользит поверх моей макушки, и он что-то говорит Шелби, а затем снова смотрит на меня. — Мы любим тебя.
— Знаю. Я тоже люблю вас.
Я проглатываю новую волну слез, и папа прижимается своим лбом к моему, задерживается на мгновение, а потом отпускает.
— Не стесняйся, звони, если я тебе понадоблюсь, — говорит Шелби, еще раз обнимая.
Когда она отпускает меня, я наблюдаю, как папа берет ее за руку и уводит прочь. Жду, слушая как открывается и закрывается входная дверь, а затем выхожу из кухни. Я не проверяю, заперта ли входная дверь, потому что знаю своего отца и знаю, что он запер ее, когда уходил. Я выключаю весь свет, идя по дому, потому что Гейб сошел бы с ума, если бы я этого не сделала. Он всегда твердил о стоимости электричества, вероятно, потому что это мама и папа вбивали ему в голову с самого рождения. Раньше я терпеть не могла возвращаться домой в темный дом, но всякий раз, когда я жаловалась на это Гейбу, он говорил что-нибудь, что заставляло меня смеяться, и я напрочь забывала о своей ненависти к этому. По крайней мере, до следующего раза, когда я возвращалась домой и в доме было темно.