Потиний Пил отсоединил боевые имплантаты и прикрепил к мощному торсу альфа-скитария сначала тонкие и не приспособленные для боя, но без сомнения дорогие для владельца протезы рук, а потом и крепкие устойчивые ноги.
Наступил черёд самой сложной части операции – всего того, что связано с головой, центральной нервной системой и духом павшего героя. Потиний Пил не решался на грубое удаление этих приращений из погибающего тела. Такие действия могли легко погасить тусклый огонёк.
Магос доминус отдал команду, и серворуки внутри остеклённого саркофага объединили живой органический разум погибающего собрата с кремниевыми процессорами, расположенными в голове альфа-скитария. Потиний тут же призвал на помощь собравшихся техножрецов, Советника и даже Дух "Амбиции". Корабль отозвался не сразу. Потиний почувствовал возбуждение машины от предстоящего сражения, но всё-таки "Амбиция" не разозлилась из-за того, что её отвлекли. Герой, умирающий на хирургическом столе, не был ей чужд.
Магос доминус погрузился в вереницу программного кода, который, будучи написанным в одну строку, обогнул бы по экватору всю Мордвигу-Прайм. Потиний не справился бы в одиночку, но сейчас, при столь мощной поддержке, он ощутил экстаз от эффективности работы. Душа человека перестала казаться такой уж сложной. Потиний даже нашёл время, чтобы прочитать литанию:
"Нет правды в плоти – только предательство".
Стыки аугметических имплантатов с органическими тканями рано или поздно воспаляются. У умирающего они налились даже не пунцовым, а лиловым цветом.
"Нет силы в плоти – только слабость", – продолжал читать Потиний.
Порча словно бы обладала собственным разумом. Она постаралась ускорить течение болезни. Язвы закровоточили.
"Нет постоянства в плоти – только разложение".
Сосуды темнели, от чего могло показаться, будто внутри героя плещется не алая живительная влага, а холодные чернила.
"Нет определенности в плоти – только смерть", – Потиний Пил завершил тяжёлый труд.
Теперь он знал павшего собрата лучше, чем самого себя. Жизненный путь, переживания, успехи и неудачи, славные открытия и подлые секреты, всё, исключительно всё знал магос доминус. Пусть бренное тело сгниёт, сгорит в крематории и рассыплется в прах, но гордый Дух останется жив. Навечно.
"Встань и иди!" – приказал Потиний.
Однако… собранная со всем уважением и любовью оболочка осталась холодна. Не горели аморфные линзы с напылением рубинов, не билось термоядерное сердце, магос доминус не замечал движения мысли в кремниевых мозгах.
"Я есмь воскресение и жизнь!" – прогремел раскатистый гром.
Советник напомнил о своём присутствии всем участникам операции. Младшие техножрецы опешили на мгновение, но потом рухнули на колени, приняв Духа за явление Омниссии. Потиний Пил не стал их переубеждать относительно истинной сути Советника, потому что был ошеломлён не меньше. Он засёк неизвестное действие Духа, но не понял, на каком языке его произвели.
Покрытые красной краской тонкие руки с острыми когтями на пальцах сжались, раздалось шипение сервоприводов, и, наконец, оболочка альфа-скитария приняла положение сидя, вглядываясь в собственное, извращённое Варпом отражение на столе напротив.
"Магос Децимос, – поприветствовал Потиний. – Ты воскрешён и возвышен! Плоть более не властна над тобой!"
Магос Децимос поднялся со стола, осмотрел руки, оглядел ноги. Младшие техножрецы затаили дыхание и даже перестали делиться информацией в хоре. Они боялись поднять взгляд на чудо.
Децимос вытянул руку и поиграл пальцами, проверяя их подвижность и отклик. Его оптические имплантаты замигали – магос настраивал наилучший диапазон.
– Вос-хи-ти-тель-но, – первые звуки, изречённые с помощью голосового модуля, прозвучали нескладно, но с каждым новым слогом Потиний слышал нарастающую уверенность. – Слава Богу-Машине!
– Слава Богу-Машине! – воскликнул Потиний Пил.
– Слава Богу-Машине! – отозвались техножрецы, отбивающие лбы об пол, и сервиторы, безучастно наблюдавшие за чудом.
– Подайте магосу эксплоратору символы его власти! – велел магос доминус. – Облачите в лучшие наряды, воздайте почести! Великая Работа только начинается!
Стая херувимов сорвалась со Священной Шестерни и настенных горгулий, чтобы помочь Децимосу собраться.