– Спасибо за предложение, – процедил Асфалот.
Старик ухмыльнулся и проговорил:
– Неужели "нет"? Неужели так дорожите своими смертными оболочками? Поверьте, прикосновения Нургла могут быть и незаметны. Разве я похож на гнилой кусок мяса?
Старик сбросил капюшон.
Лысая голова, в равной степени покрытая рубцами и морщинами. Чётко очерченные кости под сухой кожей. Цепкий взгляд.
– Дело не в дарах Отца Чумы, – ответил Асфалот.
– А чём же тогда?! – воскликнул старик.
Он бросил вожжи, привстал с козел и продолжил:
– Вы всё потеряли! Находитесь в западном пределе Империума, за тысячи лет до событий, потрясших сектор Сецессио! Это дикий мир, и вы не найдёте здесь выхода в космос! Ваши шансы восстановить былое могущество близки к нулю! Отец Чумы протягивает вам руку помощи, а вы? Вы отталкиваете! Бьёте по ней!
Асфалот посмотрел на братьев. Он искал недовольных, но нашёл лишь хмурое, но одобрение.
– Мы не бьём, – сказал Асфалот. – Мы вежливо отказываемся.
Старик всплеснул руками, покачал головой и проговорил:
– Я ещё побуду некоторое время в этой дыре. Если понадоблюсь, произнеси "Антуан". Не полное моё имя, но его достаточно, чтобы я услышал.
– Благодарю.
Старик сел, взмахнул хлыстом, прикрикнул, и тягловый грокс потянул повозку дальше, оставляя в грязи колею.
Когда он скрылся из виду, Асфалот вздохнул и проговорил тихо, самому себе под нос:
– Что ж… может быть, и в самом деле стоит попробовать. Оборвать нити.
Глава 21 - Побег из сектора Сецессио
1
После жуткой операции в улье Ханан, когда наёмники Георга Хокберга встретились с тем, с чем лучше не встречаться ни при каких обстоятельствах, "Амбиция" была переполнена безумцами. Не только больничный изолятор, не только гауптвахту, даже один жилой отсек приспособили для содержания тех несчастных, кто не смог сохранить рассудок целым.
Тихие сумасшедшие, такие как, например, Джек Линч, истекали холодным потом в компании. Вопреки всем правилам, их размещали вместе – не хватало одиночных кают.
За пациентами следили не только сёстры доктора Игельхунда. Чтобы предупредить массовый психоз, здесь развернули взвод наёмников. Те особо не церемонились – привязывали больных к койкам и освобождали только под прицелом оружия.
К другим пациентам – например, к Венсану Дюбуа – применяли меры куда строже.
– Они ползут по мне! Ползут! – вопил наёмник.
Он зарыдал, закашлялся. Венсана стошнило желчью – он и крошки в рот не взял после возвращения. Кормили беднягу питательными веществами, введёнными в кровь, и протеиновой массой с помощью зонда.
– О, Боже-Император… а-а-а! Пожалуйста! Хватит! Отпустите меня… отпустите! – Венсан бился в путах, скованный и смирительной рубашкой, и ремнями койки.
Доктор Игельхунд находил такое поведение удивительным, потому что у Венсана просто не должно было остаться сил. Доктор не мог объяснить бешеные рывки, а поэтому переводил их в разряд чудес или, возможно, проявлений злой воли.
Вторых в последнее время стало особенно много. При любом намёке на одержимость, правильнее даже писать с большой буквы "Одержимость" – она сопровождалась не только психическими изменениями, но и физическими – наёмников расстреливали.
Сестра Арделия служила семье Хокбергов без малого почти пятьдесят лет и даже думала, что привыкла к грому выстрелов, но теперь ёжилась от каждого хлопка.
Бах!
Смерть была как никогда близка.
Доктор Игельхунд, остальные врачи, Арделия, медицинские сёстры, братья компании умели бороться с эпидемиями, но не с эпидемиями безумия. Не со злом, которое постоянно витало вокруг, скреблось где-то под черепной коробкой, шептало, путало, чтобы потом обрести плоть и убивать, калечить, смущать всё больше и больше.
Было и исключение из правила об одержимости.
По особому распоряжению Вилхелма ван Дейка исключение не просто заперли на гауптвахте, не просто хомутали смирительной рубашкой, обмотали цепями и бросили за решётку, но приставили вооружённую охрану, нанесли на пол защитные руны и посадили рядом членов культа Святого Свежевателя, чтобы те постоянно читали молитвы и жгли священные благовония.
Исключение звали Лукой Драконоборцем, и были веские причины для подобных мер: хотя бы то, что этот человек – если он, конечно, человек – обладал невероятной, не укладывающейся в уме силой. Лука рвал и терзал демонов с удивительной даже для Ангела Смерти ловкостью.