– Вижу, что любил, – она указывает рукой, скрытой в длинном рукаве, на то, как натянулись мои штаны.
Она распахивает балахон. Мой взгляд прикован к клитору… к губам, налитым кровью до черноты. Я считал, что за десятилетия воздержания подавил звериные инстинкты, но теперь схожу с ума от жажды.
Жажду вновь ворваться, взять, вцепиться и сожрать эту женщину.
Делаю шаг навстречу.
Она улыбается шире. Зубы блестят как драгоценные камни, а меж них скользит багровый язычок, даривший мне наслаждение. Она продолжает пытать меня и оголяет грудь – гладкие, совершенно гладкие, без единого волоска, фрукты, которые я желаю сжать и осушить, вылакать, вкусить мякоть и выпить сок. Её соски заточёны как лезвия, и мне не страшно порезаться о них.
Хочу этого.
Ещё один шаг вперёд.
Она сбрасывает капюшон.
Мне нравились длинные волосы, но я многое готов простить этой женщине. Лысая голова не исключение.
– Я искал тебя всю жизнь, – произношу я.
Дотрагиваюсь до природного узора на гладкой тёмной коже. Он напоминает рубцы, следы от ожога, нисколько не уродующие божественную красоту безымянной жрицы.
Прикасаюсь к её телу, ласкаю и обжигаюсь от огня, которым она объята не меньше меня.
Жрица сбрасывает балахон. Её ноги-щупальца обвивают меня так сильно, словно во время наводнения цепляются за спасительную ветвь. Она впивается мне в шею. Потом я беру её за подбородок. Утопаю в бездонных глазах, а потом возвращаю поцелуй.
В мире есть множество вещей, которые Император заменить не способен.
– Какого же Бога имеем мы? Сотворившего небо и землю, всё сущее. Природа создана для нас, для нашего наслаждения ею, – нельзя не повторяться, когда говоришь примерно одни и те же вещи раз за разом.
Обычно я стараюсь, чтобы мои утренние, дневные и вечерние проповеди отличались друг от друга. И чтобы в следующие за ними несколько дней не произносить слов, которые бы могли надоесть пастве. Но на этот раз всё иначе.
Продолжаю:
– Вся галактика, космос, этот мир – подарок возлюбленному своему народу. А посему и ответить мы должны тем же.
Любовью.
Приветствуйте своего Бога! Любите Его!
Я вздымаю ладони и указываю на небо.
Солнца не видно, хотя рассвет уже наступил. На месте тёплой звезды левиафан из бледной плоти, покрытой местами сиреневой шкурой. У него семь голов и десять рогов. Бесчисленное множество рук-отростков, способных обнять весь мир. Вены, размерами схожие с руслами рек, пульсируют горячей кровью, а где-то внутри невообразимого тела бьётся сердце размером не меньше, чем Семирамида.
Такой Бог куда прекраснее жалкой тени, трупа-на-троне, что обещает своей пастве унижения и муки. Такой Бог хотя бы существует и не требует лгать, чтобы оправдать все ужасы, которые происходят во имя Его.
Призываю:
– Славьте Господа Нашего! Кадингирра... Кадингирра! Да откроются Великие Врата!
Я говорю.
Раздаётся стук в дверь.
И говорю.
В помещение на вершине пирамиды ломятся, но…
Я говорю.
Внутрь врывается сестра Бахира с повязанной окровавленной тряпкой на лице. Она вскидывает болт-пистолет и зажимает спусковой крючок.
В последнее мгновение жизни я не чувствую страха.
Только…
Любовь.
Глава 9 - Вавилонская битва
1
В мире, охваченном бесконечной войной и безумием жестоких богов, космос – холодный и безжалостный океан, древнее чудовище, которое не обращает внимания ни на кого, потому что нет стихии равной, настолько же необъятной. Даже когда эскадры из сотен и тысяч кораблей сталкиваются в вихре ослепительных лучей и пламени, которое вырывается с воздухом из разбитых корпусов, звёздное пространство равнодушно к бойне. Океан видел такие картины бессчётное количество раз. Ему нет дела до трагедии живых существ, не трогают ни боль, ни страдания. Океан зачерствел и стал груб ещё в те времена, когда древние, о которых даже мифов не сохранилось, только-только обратили взор к звёздам.
Однако встречаются в космосе суда – плоть от плоти мира, что их окружает. Один такой старый, покрытый страшными рубцами, хищник появился в это мгновение под тёплыми лучами звезды в системе Ягеллон. Он не знал жалости, и никогда не вызывал жалости. Этот корабль убивали множество раз, но уничтожить его окончательно не вышло ни у еретиков, ни у аэльдари, ни у орков, ни у кого-либо ещё во вселенной. Этот крейсер с презрением к боли выплевывал выбитые зубы, стиснув челюсти, терпел сожжение заживо и приветствовал расчленение.