Но гнев Писарро, вызванный поднятым Манко восстанием, еще не насытился. Вернувшись в Куско, он узнал, что Вильяк Уму и некоторые другие инкские предводители, ныне содержавшиеся в инкской темнице, жестко осудили казнь их королевы. Писарро приказал, чтобы верховного жреца и прочих высокопоставленных инкских деятелей привели на главную площадь Куско, где они все были сожжены. Затем Писарро выволок генерала Тисо, последнего из выдающихся инкских полководцев, сдавшегося за девять месяцев до этого, и также сжег его живьем.
Искоренив по большей части очаги второго восстания Манко — в ходе серии жестоких карательных кампаний, — шестидесятиоднолетний Франсиско Писарро вскоре вернулся в свою столицу на побережье, в Город Царей, где он должным образом приступил к своим обязанностям губернатора. Но вскоре пожилой маркиз столкнулся с новой проблемой, не менее серьезной, чем та, что была вызвана восстанием Манко. По улицам города циркулировали слухи о том, что его испанские жители давно уже устраивают тайные встречи и планируют на них убийство маркиза.
14. ПОСЛЕДНИЙ ИЗ ПИСАРРО
«[Испанские энкомендеро] излучают вокруг себя ауру успеха, переходя от карточных игр к обеденным застольям, — все они имеют обычай облачаться при этом в роскошные шелковые одежды. Их деньги растрачиваются на все эти роскошества самым наилегчайшим образом, поскольку они не стоят им какого-нибудь труда… [Они] и их жены позаимствовали у верховного Инки обычай передвигаться на носилках — словно они изваяния святых. Эти испанцы являют собой абсолютных повелителей, лишенных страха Бога или возмездия. В их собственных глазах они являются судьями над народом, которого они припасли для своих собственных нужд или удовольствий».
«И ты, Брут?»
В июне 1541 г. Франсиско Писарро все еще был таким же достаточно непретенциозным человеком, каким он впервые прибыл в Новый Свет тридцать девять лет назад. Хотя Писарро провел более двух третей своей жизни в Америках, шестидесятитрехлетний конкистадор все еще продолжал нести на себе неискоренимый отпечаток периода своего становления в сельской части Эстремадуры. Сын прославленного капитана кавалерии, Писарро воспитывался в семье своей матери — девушки из крестьянской семьи. Трое братьев Франсиско по отцу — Эрнан, Хуан и Гонсало, — будучи произведенными на свет значительно позднее, воспитывались в семье своего отца, а Эрнан, будучи самым старшим среди них, получил, среди прочего, формальное образование и унаследовал поместье своего отца.
Если бы Писарро обладал меньшими амбициями, то его будущее в Испании, вне всякого сомнения, было бы предопределено обстоятельствами его рождения и семейного воспитания. Но Писарро имел амбиции, то есть его представление о себе и о своем будущем не совпадало с соответствующими ожиданиями его земляков в отношении его. Эти амбиции — в сочетании с наложенным на Франсиско бесчестным пятном незаконнорожденности и, возможно, подсознательным детским желанием воспитываться в более высокопоставленной семье своего отца, нежели в семье своей матери, — несомненно, послужили тем двигателем, который погнал его через океан и через другой континент. Вне всякого сомнения, эта побудительная мотивация и подвигла в конечном счете Писарро на завоевание самой крупной туземной империи в Новом Свете.
Посредством этого завоевания Писарро в каком-то смысле обеспечил себе статус законнорожденности. Ввиду завоевания Писарро богатой Инкской империи король Карл посмотрел сквозь пальцы на его незаконнорожденность и сделал его рыцарем. Но так или иначе, в испанских королевствах XVI в. занимавший высокое положение сеньор обычно имел целый перечень титулов и «расширительных указаний», предшествовавших его письменному имени. Для любого интересующегося достаточно было лишь проглядеть этот перечень, чтобы точно понять, какое положение занимает этот человек в обществе, насколько богата или бедна его родословная.
В 1541 г. Франсиско Писарро обрел наконец тот статус и общественный вес, о котором он всегда мечтал: он стал рыцарем ордена Сантьяго, губернатором, командующим войсками и маркизом королевства Новая Кастилия, принадлежавшего Его Величеству. Став губернатором, — а этот пост был эквивалентен посту вице-короля, — Писарро обрел завидное положение человека, лично назначенного королем представлять испанскую власть в Перу и управлять миллионами новых вассалов, которых король заполучил посредством продемонстрированной Писарро военной доблести и военной мощи. Если бы кто-то из врагов Писарро решил задать вопрос о его плебейском происхождении, то Писарро на это легко смог бы ответить теми же словами, которыми примерно два столетия спустя незаконнорожденный Вольтер ответит на вопрос одного высокомерного французского аристократа: «Я только начинаю свой род, а вы свой род уже заканчиваете».