Гонсало Писарро, одержимый идеей заполучить только королеву инков и никого другого, к этому времени уже едва мог сдерживать себя. Вот как описывал происходящее Титу Куси:
«„Господин Манко Инка, если она предназначена мне, то отдайте ее прямо сейчас, потому что я не могу больше ждать“. И мой отец, который уже надлежащим образом ее проинструктировал, сказал: „Мои наилучшие поздравления — делайте с ней все, что только пожелаете“. Так, на виду у всех и забыв обо всем, [Гонсало] подошел к ней, поцеловал и обнял ее, словно она была его законной женой… Ингилль в ужасе от того, что ее обнимает кто-то, кого она не знает, закричала как сумасшедшая и сказала, что она скорее пустится в бега, чем будет общаться с такими людьми… И когда мой отец увидел, что она так дико ведет себя и так настойчиво отказывается идти к испанцам, то он отчетливо осознал, что теперь его собственная свобода зависела от ее повиновения. Придя в совершенную ярость, он приказал сестре идти к ним, и, видя моего отца в таком гневе, она сделала все, что он ей велел, и пошла с ними — больше из страха, чем по какой-то иной причине».
Однако этой обманной уловке не суждено было продлиться долго. Гонсало в итоге понял, что его обманули, он отослал от себя сестру Манко и взял себе в жены его супругу. «Гонсало Писарро… забрал мою жену, — с горечью сказал потом Манко, — и она [все еще] у него».
Манко еще яснее стал понимать, какую цену ему пришлось заплатить, чтобы стать императором инков, когда в Куско неожиданно появился верховный жрец Вильяк Уму. Манко в свое время велел Вильяку Уму сопровождать брата императора, Паулью, отправившегося вместе с экспедицией Альмагро. Однако после трех месяцев, проведенных в экспедиции, Вильяк Уму сбежал; теперь он рассказывал Манко жуткие истории о том, чему он стал свидетелем. По рассказам Вильяка Уму, во всех тех местах, которые они исходили, испанцев интересовали только золотые и серебряные предметы. Если местные вожди не предоставляли немедленно то, чего от них требовали, испанцы обходились с ними с крайней жестокостью. И даже если золото и серебро предоставлялись, испанцы тем не менее требовали, чтобы часть местных селян присоединялась к экспедиции в качестве слуг. «Те [индейцы], которые не хотели идти с ними [испанцами] добровольно, связывались веревками и заковывались в цепи», — писал Кристобаль де Молина, молодой священник, принимавший участие в экспедиции.
«Они уводили их жен и детей. Внешне привлекательных женщин испанцы брали себе, чтобы те лично им прислуживали, а также исполняли и другие прихоти. Когда у кобылиц появлялись жеребята, то испанцы требовали от индейцев, чтобы те несли жеребят в гамаках и носилках».
По словам верховного жреца, даже к тем индейским носильщикам, которых Манко предоставил Альмагро, испанцы проявляли жестокость.
«[Они] работали весь день без отдыха и не получая никакой иной пищи, кроме небольшого количества печеной кукурузы и воды. Ночью индейцев варварским образом заковывали в цепи. В экспедиции был один испанец, который заковал в цепь 12 индейцев и похвалялся тем, что все 12 в результате умерли. Одному умершему индейцу отрезали голову, с тем чтобы устрашить остальных на тот случай, если им придет в голову попытаться открыть висячие замки на цепях. Если какой-то несчастный индеец заболевал или обессиливал, то испанцы обычно избивали его, пока он не умирал от побоев, — по их словам, если бы они продемонстрировали снисходительность к одному, то и среди остальных начали бы проявляться случаи болезней и изможденности».
Испытывая ужас и отвращение ввиду всего увиденного, Вильяк Уму бежал, когда экспедиция находилась на территории современной Южной Боливии, и направился назад в Куско. Вскоре после этого все слуги и носильщики, которых Манко отрядил идти вместе с Альмагро, также покинули экспедицию, оставив испанцев на свое собственное попечение. Тем не менее Альмагро и его люди продолжили свой поход, продвигаясь уже в глубь территории современной Чили. Они разграбляли местные города и убивали тех, кто отказывался подчиняться их требованиям. Вскоре смерть начала косить и самих испанцев, поскольку в горах, через которые они шли, ударили морозы. Кроме того, испанцы начали подвергаться частым атакам со стороны становящегося все более враждебным туземного населения.
В подтверждение рассказов Вильяка Уму вскоре из самых разных областей Тавантинсуйю начали просачиваться сообщения о дурном обращении испанцев с туземцами. Говорили, что туземцам, у которых были привлекательного вида сестры, дочери или жены, приходилось теперь прятать их от бородатых чужеземцев, «поскольку ни одна женщина с симпатичной внешностью не была в безопасности [даже] рядом со своим мужем, и чудом было, если кому-то из этих индианок удавалось избежать домогательств со стороны испанцев». Везде, где только не проходили испанцы, они «возбуждали против себя волну гнева со стороны местного населения, ввиду того что в каждом городе они учиняли его разграбление. Во многих областях индейцы не хотели мириться с этим и начинали восставать, организовываться в группы самообороны. Испанцы, конечно, зашли слишком далеко в дурном обращении с местным населением».