Эдуард Лимонов
Последние дни супермена
примечание автора OCR: 32-я глава, почему-то, отсутствует; ошибка редактора? авторская задумка?… решайте сами; в моей книге все страницы в наличии
Она недостаточно хороша, чтобы меня отвергнуть…
— What happened, kid?[1]
Дитя поднимает голову и зло смотрит на мистера X. На ресницах дитяти некрасивые слезы.
— Leave me alone![2] — хрипло шипит дитя и отворачивается.
— May I help you?[3] — упорствует мистер Генрих.
— Why don't you fuck yourself, creep![4] — бросает дитя, не поворачивая головы, и всхлипывает. В другое время мистер Генрих ушел бы, но сегодня нельзя, он столько раз уходил, когда его отсылали, несчетное количество раз, сорок пять лет уходил, пора остановиться и сыграть то, что ему хочется. Посему Генрих Супермен ловко разворачивается в своих мягких кроссовках, сдирает с вешалки зеленый гусарский мундирчик и приближается к кассе, кладет мундирчик на прилавок. Накрашенная пизда лет тридцати пяти, когда-то, очевидно, бывшая красивой, но истаскавшаяся возле декадентских вещей, корчит на поблекшей рожице гримаску, она видела маму и девочку, поскандаливших у мундирчика, а теперь этот мсье в суперменовском свитере… красная буква S на желтом фоне… седые волосы там и тут клоками, а одет подростком… Гримаска исчезает. Четыреста девяносто девять франков — это четыреста девяносто девять франков, мсье вынимает из черного, мягкой кожи бумажника деньги, и это не последние деньги мсье, в бумажнике еще много банкнот.
Генрих Обычный размышляет машинально: «Что пизда думает обо мне? Вероятнее всего, я выгляжу состоятельным человеком, загар, бронзаж, как они его называют, крепкие руки теннисиста, пусть мсье и никогда не держал в руках ракетку…»
Бессмысленные размышления приходится оборвать, потому что в этот момент дитя нагибается за своим пластиковым пакетом. Генрих Супермен вырывает мундирчик из рук собирающейся упаковать его продавщицы-«пизды», бросив ей: «Хорошо, мадам, прекрасно!» — и летит к дитяти. Быстрый Генрих, потому что оно еще не повернулось, шмыгая носом, копается в ярко раскрашенном пакете.
— Hey, silly![5]
Спина существа досадливо дергается под черным пиджаком, но хозяйка спины не поворачивается и не отвечает.
— Hey, green bird, take it![6]
Два настороженных глаза удивленно глядят на мсье и на протягиваемый мсье мундирчик.
— Take it, asshole, — раздражается мсье. — I have payed for it![7]
Ha «asshole» дитя оживляется. Ее поколение верит в грубости и понимает их. На «asshole» дитя кривит презрительно губы и выдыхает из себя:
— Dirty man. I am not going with you to the hotel room.[8] Зря стараешься.
— Fucking idiot! I don't need your chicken body.[9] — И, бросив мундирчик в существо, Генрих выходит из магазина.
Выйдя из магазина, Генрих останавливается у стенда с открытками и закуривает. Интересно, пойдет она за ним или не пойдет. Должна пойти. Ну не пойдет, ну выбросил пятьсот франков, в конце концов я поступил в точности так, как мне хотелось… И вдруг, вспомнив, что за ремнем у него пистолет, а в задних карманах армейских брюк несколько обойм к нему, он возвращается от привычного сна к новой реальности. «Какие пятьсот франков, — думает он презрительно, — кончатся деньги — войду в любой банк и сделаю все, что могу. Ну не сумею — застрелят или арестуют. Все должно быть просто в моей жизни. В жизни Генриха Супермена».
Два легких хлопка по плечу. Дитя стоит сзади и, открыв рот, готовится выплюнуть очередную гадость?
— Hey, Superman! Why?[10] — спрашивает дитя примирительно. Мундирчик висит у девчонки на руке.
— Почему нет? Сегодня мой день рождения. You wanted it badly.[11] — Генрих позволяет себе лениво улыбнуться.
— Ага! — проясняется личико дитяти, и блондинистая сторона ее крашеных волос светлеет, а зеленая — зеленеет. Ей все ясно, мсье — сумасшедший, но безобидный сумасшедший, мсье урод, но веселый, легкий урод. — Thank you, — шутливо кланяется дитя и расшаркивается даже, при этом каблучки ее садомазохистских туфелек скребут асфальт. — May I buy you a drink, новорожденный? — кривляясь, спрашивает она. — Do you have time?[12]
— All right with me,[13] — равнодушно отвечает мсье Генри. — У меня масса времени.
— Very rich?[14] — насмешничает панк-девочка.
— Yes, bitch.[15] — Мсье Генри улыбается. Уф-ф, теперь они, кажется, говорят наконец на общем языке.
В кафе отважная представительница панк-движения требует водку «стрэйт», а Супермен заказывает себе двойное виски.
— За твой день рождения! — дитя приподымает свою водку. — Как тебя зовут, между прочим?
— Генри. Я не люблю свое имя.
— Мое имя Алис, и я ненавижу мое имя.
— Почему? Красивое, воздушное имя. «Алиса в стране чудес».
— Вот-вот… Задолбано до рвоты. Каждый хуесос лепечет мне это. — Дитя криво усмехается. — Ебаная Алиса и ебаный Луис Кэрролл. Тебе известно, что он любил детишек, Генри? Употреблял маленьких?
— Kill the suckers! Fuck the fuckers![16] — Генри Супермен подымает свой бокал.
Этот клич он услышал как-то на арт-выставке тоже от панк-девочки. Та расхаживала в толпе, монотонно интонируя призыв к насилию и дебошу.
Тост нравится дитяти. Она смеется, откидывая голову назад. Шея у дитяти красивая, Генрих разглядывает ее, зря он обозвал ее тело «цыплячьим». Грудки у цыпленка тоже имеются, правда, они утопают в необъятной, на несколько размеров больше майке, но порой, если пиджак расстегнут, из хаоса складок вдруг выпирает сосок, твердый, должно быть, раз так резко выпирает…
— Как ты узнал, что я с Британских островов? — к дитяти вдруг возвращается прежняя подозрительность. Кажется, дитя заметило сластолюбивый (сластолюбивый ли?) взгляд Генриха, скользнувший по ее груди, вернее, по майке.
— Did you speak English with your mother, didn't you?[17] — Рассудительный Генрих.
— А ты подслушивал, конечно, — укоризненно-покровительственно отмечает панк Алис. — Она мне не мать, она моя сестра, эта блядь.
— А! Сестра! — Уважительный Генрих вежливо удивляется.
— На семнадцать лет старше. Все говорят, что она моя мать, все так думают. Она очень злится, не хочет стареть… Она терпеть меня не может, эта блядь, и стыдится показывать своим друзьям. — Панк Алис замолкает и вертит пустую рюмку меж пальцев. — Ее друзья — ебаные говнюки, а не друзья… Буржуа, вечно сидят в своем ебаном баре на Шамп-Элизэ. «Александр» ты знаешь? Куча кривляк, упакованных в твид… Парижские англичане.
— Я хочу еще виски, — объявляет Генри, — я много пью, мне мало.
— Дай проверю, сколько у меня денег, — виновато пугается дитя. И лезет в свой кошелек…
— Stop it! — останавливает ее взрослый мсье Генри. — У меня есть мани!
— У меня тоже есть мани, — строго замечает дитя, продолжая копаться в кошельке. Результаты исследования, по-видимому, разочаровывают ее, потому что губы дитяти складываются в огорчительную гримаску. — Только пятьдесят франков, — констатирует она. — Еще утром у меня было двести. Я так быстро трачу капусту, — вздыхает она.
— Пустяки. — Добрый Генри машет официанту. — То же самое? — спрашивает он дитя.
— Да, — существо кивает.
— Мсье! Одна водка и двойное виски! — радуясь звуку собственного голоса, декларирует Генри Супермен. Луч солнца прорывается наконец сквозь влажные тучи, и сразу становится веселее.
Некоторое время они молчат. «Я ее выебу, — думает Генри. — Что же еще с ней делать? Выебу, даже если мне придется ее изнасиловать. Выебу, даже если она откажется идти ко мне. Обниму за талию, рука — под ее большой пиджак, дуло пистолета под ребра — и в такси… Не то чтобы мне так уж хотелось ее, она ничем не лучше других, но раз уж все так началось, я хочу посмотреть, как она себя будет вести. Меня интересует ее пизда… Молодая пизда…»
— Ты меня хочешь выебать, да? — спрашивает вдруг панк Алис, поймав его взгляд.
4
Why don't you fuck yourself, creep! (англ.) — Почему бы тебе самому себя не выебать, урод!
8
Dirty man. I am not going with you to the hotel room. (англ.) — Грязный мужик. Я не собираюсь идти с тобой в отель.
9
Fucking idiot! I don't need your chicken body. (англ.) — Ебаная идиотка! Меня не интересует твое цыплячье тело.
12
May I buy you a drink, новорожденный? Do you have time? (англ.) — Могу я купить тебе выпить? У тебя есть время?
17
Did you speak English with your mother, didn't you? (англ.) — Ты говорила по-английски со своей матерью, не так ли?