Накануне утром он долго расспрашивал уиджу по поводу одной из записей, поставившей его в тупик, а потом, охваченный тревожным предчувствием ужаса, решил считать полученный ответ бредом, горячечной галлюцинацией, возникшей в невообразимом сне смерти.
У него не было выбора, ибо на вопрос о не имевшем пояснения «провале», связанном с визитом Мондави в Медок в 1978 году, планшетка выдала ему буквы: «JAI ESSAYE MAIS JAI MANQUE A TUER LHOMME DE CALIFORNIA», которые после расшифровки и перевода с французского недвусмысленно говорили: «Я пыталась убить американца, но это мне не удалось».
Получив этот ответ воскресным утром, Кокрен в этот день больше не прикасался к планшету – большую часть серого дневного времени он быстрым возбужденным шагом прогуливался вдоль неуместно мирных зеленых газонов близлежащего Форт-Мейсона. В 1978 году Нине было всего четырнадцать лет – и он убеждал себя в том, что утверждение уиджи не могло быть не чем иным, как только удручающе болезненной фантазией.
Но тем не менее на следующее утро он безнадежно поймал себя на том, что снова взялся за табличку и пепельницу и несколько минут назад совершенно случайно задал вопрос о ее презираемом в семье двоюродном дедушке Жорже Леоне.
Строчку букв ответа, который он так же тщательно записал, оказалось очень легко понять: «Он был королем запада, а потом королем запада стал его сын Скотт».
И тут-то он вспомнил, как Пит Салливан в прачечной «Солвилля» набирал на старом дисковом телефоне номер, соответствовавший полному имени Скотта Крейна, – уже тогда Кокрен отметил, что среди имен короля было Леон.
Вряд ли это могло быть совпадением – по всему выходило, что мертвый король, которого Мавранос возил в своем грузовичке, был дальним родственником покойной жены Кокрена.
Тут в дверь номера резко и сильно застучали. Кокрен вскочил, сбросив с кровати обе пепельницы, метнулся к шкафу и схватил свой револьвер; руки его при этом так тряслись, что он чуть не выстрелил в потолок.
– Кто там? – визгливо спросил он. Он надеялся, что это наконец вернулась Пламтри, или даже Мавранос его отыскал – но не полиция, не Арментроут с парой дюжих санитаров и шприцом и не те неведомые люди, которые на прошлой неделе обстреляли машину Мавраноса возле развалин Сатро.
– Сид, это ты? – спросил из-за двери хриплый женский голос.
Не выпуская из руки револьвер, Кокрен поспешил к двери и посмотрел в глазок. Перед ним оказалось разрумянившееся лицо Пламтри; невзирая на слишком сильный для этого времени года загар и пряди белокурых волос, падавшие на лицо, он узнал Коди. И даже сквозь линзы глазка разглядел кровавые царапины у нее под челюстью и в углу рта.
Он поспешно снял цепочку и распахнул дверь.
– Коди, я так рад… – начал было он, но не договорил, поперхнувшись угрызениями совести за свои недавние мысли.
Она прошла, прихрамывая, мимо него и тяжело опустилась на кровать. На ней была одежда, которую Кокрен не видел прежде – шорты цвета хаки и мужская клетчатая фланелевая рубашка, но от нее пахло застарелым потом, и ее голые ноги, покрытые красновато-коричневым загаром, были исцарапаны и заляпаны грязью. Закрыв дверь и снова набросив цепочку, Кокрен уныло вспомнил, что за всю неделю солнце ни разу не проглянуло сквозь облака.
Пламтри мотнула головой, тряхнув спутанными волосами, и пробормотала, обращаясь, похоже, к себе:
– Как мне держаться, как не поддаваться ему? Я чувствую себя так, будто меня растянули на дыбе! Даже Валори способна лишь придержать его, да и то изредка. – Она посмотрела на пистолет в руке Кокрена, а потом встретилась с ним взглядом налитых кровью глаз. – Пожалуй, пристрелить меня было бы наилучшим выходом, этот Мавранос не дурак. Но сейчас лучше скажи: найдется ли у тебя что-нибудь выпить? – Она потянула воздух носом и скривила грязные губы. – Фу, как здесь воняет! Тебе в школе разве не рассказывали о гигиене?
– Я… – Кокрен вновь осекся, без дальнейших слов бросил револьвер на кровать и взял с подоконника пинтовую бутылку «Вайлд теки». И лишь после того, как она взяла у него бутылку, нерешительно взял револьвер и сунул его за ремень.
Пламтри запрокинула бутылку и сделала несколько жадных глотков, морщась при этом (видимо, виски щипало ей ободранный уголок рта), но одновременно кивая ему, а когда наконец опустила бутылку и осторожно вытерла рот, то хрипло выговорила, дыша на него бурбоном:
– Ты не стесняйся, всади пулю мне в задницу, как только обстоятельства позволят. Если я превращусь в моего папашу, так ты хотя бы остановишь меня! – Когда Кокрен дал ей бутылку, в ней было не меньше половины, а теперь осталось от силы на дюйм. – Сколько времени меня не было? – спросила она. – Похоже, что не слишком долго, раз ты все еще здесь. Я боялась не застать тебя… Ощущение было такое, будто все это случилось год назад и король уже безвозвратно умер.