А бабушка чего-то размышляла, то ли задумалась о чем-то другом, то ли вопрос не поняла, молчала себе, разглядывая меня, точно не знает, как я читаю.
И я воскликнул не без отчаяния:
— Свободно!
— Свободно читает, — подтвердила бабушка, очнувшись. — По чтению «пять».
Ну хотя бы! Да, по чтению «пять», несмотря на то что это не самое лучшее доказательство.
Я все еще трепыхался, все еще отстаивал в душе свою серьезность, а библиотекарша протянула руку с обрезанными перчатками к полке и взяла толстенную книгу. Как она угадала? Я хотел бы почитать вот такую толстую, мохнатую, это значит, зачитанную и оттого, бесспорно, интересную книгу.
— Вот, — сказала она. — Рекомендую именно тебе. Борис Житков. «Что я видел».
«Что я видел», — будто эхо отозвался я сам в себе, совсем неосознанно, механически, то ли спрашивая, то ли утверждая, — что я видел-то, на самом деле?
— Эта книга, — сказала старушка, вдруг отвернувшись к окну, — про то, как люди жили до войны, и про то, как мальчик, вроде тебя, путешествовал на пароходе.
Я кивнул. Бабушка облегченно вздохнула.
Помнишь ли ты свою первую книгу?
Нет, не ту, что прочитала бабушка или мама возле постели, когда у тебя была ангина и тебе отчего-то хотелось плакать над каждой страницей, и не ту тонкую книжицу, по которой ты, словно птенец, пробуя звуки собственного голоса, складывал из букв знакомые слова.
Нет, я спрашиваю про книгу, которую ты выбрал — или тебе помогли выбрать — среди множества других, которую ты раскрыл дома, оставшись один, и которая навсегда запала в твою память чудесными мыслями, волнующими словами, чернотой отчетливых красивых букв, рисунками, переплетом, прекрасным или вовсе неказистым, и даже запахом, резким запахом типографской краски, смешанным с клеем, или запахом какого-то другого дома, в котором, перед тем как оказаться у тебя, побывала эта книга.
Я помню очень хорошо.
Книга «Что я видел» была сразу большой и толстой. Выпущенная перед войной, к третьей военной осени она вспухла от прикосновения многих рук, желтая картонная обложка обтерлась и потрескалась, как будто это кусок глинистой земли, пересохшей от безводья, а внутри на некоторых страницах встречались следы стаканов неаккуратных читателей и даже чернильные кляксы. Но тем милей казалась эта книга!
Едва выучив уроки, я уселся за свой «десерт», за это лакомое блюдо. Герой книги плыл по реке на пароходе. Я представил себе, что это Волга, вместе с ним плыл я, но ведь дело все в том, что там, на Волге, еще зимой шла война.
Каждое утро Анна Николаевна передвигала на карте в нашем классе красные флажки, и прошлой зимой там, на Волге, у самого Сталинграда, флажки словно застряли. Анна Николаевна приходила хмурая, можно было подумать, что она весь день останется такая, но учительница постепенно оживала, смеялась, даже смешила нас какими-нибудь шутками, а вот по утрам хмурилась, пока флажки на Волге вдруг не зашевелились, двинулись вперед, к границе.
Потом она нам рассказывала, что знала, про Сталинградскую битву, про то, как наши сперва защищались, как держались за каждый камень, а в это время готовились силы, подходили к Волге новые войска, и, наконец, наши окружили фашистов, захватили клещами, будто какой-нибудь ржавый гвоздь, да и выдернули его.
В кино тогда показывали пленных немцев: как идут они длинными колоннами, откуда-то из-за горизонта, а наши командиры в белых полушубках смотрят на них презрительно. И вокруг одни печи торчат вместо домов.
А в книжке, которая мне досталась, никакой войны нет, по Волге плывет пароход, похожий на льдину — такой он белый и чистый, и на нем плывет мальчик, который видит много всяких интересных вещей.
Первый раз в моей жизни прошлое не походило на настоящее и оттого было еще прекраснее.
Я читал книгу, наслаждался ею, точно глотал вкусное мороженое, время от времени вставал из-за стола и шел к бабушке, вспоминая, как мы записывались в библиотеку.
— Но почему ты сказала, что так раньше барыни одевались?
— До революции, — говорила бабушка. — Видать, приезжая старушка-то.
— Откуда ты взяла? — смеясь, спрашивал я.
— Да я и сама не знаю откуда, — улыбалась бабушка.
Я снова возвращался к книге, прочитывал еще одну главу и переспрашивал бабушку:
— Значит, через десять дней, если не прочитаю, надо вернуть?
— Не вернуть, а продлить, — поясняла бабушка. — И книгу можно не носить. Зайдешь, попросишь, чтобы продлили.