...Было холодно, все время начинал сыпать мелкий дождь; все дорожки на кладбище были в грязь истоптаны. На ветках лип сидело множество ворон и наблюдало за копошившейся внизу толпой. Когда бухнули колокола на маленькой церквушке, вороны даже не взлетели. Они закаркали, засуетились, едва лишь толпа отхлынула от могилы, заваленной венками, и все- поднимали головы, потому что всем, как и Кузьмину, казалось, что в этом карканье слышатся издевательски-радостные нотки.
Поминки были в большом доме покойной.
Любочка, отозвав Кузьмина на кухню, сказала:
- Я не говорила ей и то письмо не показала.- Она вернула Кузьмину распечатанный конверт с измятым письмом. Любочка была так худа в черном,, мешковатом платье...
- Спасибо тебе,- тихо говорил Кузьмин.- Что же будет, Любочка? Хочешь, я поговорю, перейдешь к Кириллову? - Он вглядывался в ее лицо.
- Что я там делать буду, Андрей Васильевич?- сказала Любочка.- Я же на подхвате была.- Она помолчала. - Она уж пожалела об этом...
- Что же ты будешь делать? - спросил Кузьмин, беря ее руки.- Будешь продолжать? Не надо.
- Я знаю,- кивнула Любочка.- Жалко только, что мы надеялись. Много народа пришло, правда? И Федор из Москвы с кем-то приехал...
Кузьмин догадался - в толпе он видел энергично скорбящего товарища Н.
- Я вам все испортил... - Кузьмин отвел глаза.- Но знаешь, эта РНК...
- Что вы, Андрей Васильевич, не надо.- Любочка наконец посмотрела на него, и он ладонями почувствовал вступившее в ее руки тепло.-...Как вы? - шепотом спросила она. В ее зеленых незаплаканных глазах была открытая любовь, и только. Она развязала черный платок, взяла его в руку.
- Я в порядке,- кашлянув, сказал Кузьмин.
На кухню вошла измученная Актриса; ее строгое лицо было по-бабьи мягким, кротким, может быть, из-за такого же черного платка, что и у Любочки. Она брезгливо отстранилась, когда Кузьмин потянулся к ней рукой.
- Воркует? - с усмешкой спросила она, не глядя на отшатнувшегося Кузьмина.
- За что же ты его так! - вдруг заплакала Любочка, содрогаясь худенькими плечиками, и черный платок упал на пол.- Сегодня! Она простила, она! А ты не можешь... Ну что он такого сделал?
- Перестань! - Актриса обняла Любочку, ладонью вытерла ей лицо.- Не плачь над ним, плачь над ней. Почему ты над ней не плачешь? - спросила она, ужасаясь.- Расскажи ему все, ну, расскажи! Или я расскажу! Говори!
- Я читала ей ваши письма,- захлебываясь, из-за спины Актрисы говорила Любочка.- Да, писала их и читала. Она улыбалась, да!-торопливо, убежденно бормотала Любочка.
- О-о-о!-воскликнула Актриса, повернулась лицом к Кузьмину, и ярость вспыхнула в ее глазах.- Он не понимает! Не понимаете? Перечеркнуть все- все!-о чем она мечтала. И умыть руки!.. Он разочаровался!.. Это... Я...- сказала она, приближаясь в Кузьмину,- я жива! И останусь жить, чтобы быть вам укором, напоминанием, проклятьем! Вы ударили ее последний - значит, она умерла из-за вас! Как называется ваша роль? Только это была не роль!
- Ну, замолчи же! - разрыдалась Любочка и встала между ними, прижимаясь к Кузьмину спиной.- Не слушайте ее, Андрей Васильевич! Она умерла спокойной, да! Почему вам надо взять этот груз на себя?.. Ну, скажи, почему ему? - спросила она Актрису звонко.
- И вправду,- вдруг успокаиваясь, сказала Актриса.- Почему?
Но еще мгновением раньше вокруг них что-то изменилось. Они оглянулись на дверь-там, привалясь плечом к косяку, стояла Наташа и незнакомой глубины взглядом смотрела на Актрису и Любочку,- и они притихли.
- Идем, Любаша,- со вздохом сказала Актриса.- Надо начинать. Все собрались.
Любочка подняла с пола платок и покорно пошла за ней, мимо непосторонившейся Наташи. Кузьмин усмехнулся белыми губами: "Спасла?"
...За столом было тесно. Он сидел с краю, один: Наташа помогала женщинам на кухне.
Тихо было за столом. Тихо говорили о покойной. Но прорывалось: "Этот, этот!.. С краю сидит... Пусть скажет". Сердце Кузьмина онемело от боли.
"Ну, вот он - я. Казните! Но что же делать, если это тоже война - наша работа. И в ней есть свои амбразуры и минные поля. И ловушки. Но я знаю - она сама хотела найти истину",- вот что он сказал бы, запинаясь и проливая водку, если бы его подняли и спросили. В духоте, Наташей тепло одетый, он вспотел и, как-то недостойно суетясь, хватив наскоро несколько рюмок, вышел покурить.
На крыльце, молча рассматривая моросящее дождем низкое небо, докуривали Федор и Н.
- А-а-а! - обрадовался Кузьмин.- Вот и вся шайка в сборе! - Плюгавый мужчина Н. внимательно посмотрел на него.
- Да вы не обижайтесь, ребята! - сказал Кузьмин.- Я же свой парень! Венок у меня, правда, меньше вашего, но слова правильные на ленте, будто у вас списал.- Сквозь дымку в непрестанно слезящихся глазах он перехватил умоляющий взгляд Федора на Н.- Ты меня извини, Федор.- Федор осторожно кивнул. Он сглотнул слюну и как будто хотел что-то сказать, но оглянулся на Н. и сник. - А хорошо я вас подкузьмил, а, товарищ Н.? - Кузьмин хохотнул.- С РНК, а?
Н. слушал молча, с терпеливой любезной улыбкой. Кузьмин постарался осклабиться как можно более похоже. Его качало из стороны в сторону, и он схватился за скрипнувшие перильца.
- А ведь ты, выродок, сопьешься,- как-то отстранение рассматривая его, сказал Н. очень веско и увел оглядывающегося Федора в дом.
Кузьмин довольно долго стоял на крыльце, прищуриваясь время от времени на калитку - для координации,- и вспоминал: кто же его еще называл так? Его уже тошнило и бросало в пот, но он вспомнил: так кричал отец, когда он, Кузьмин, не мог объяснить, почему же он однажды взял и не пошел в школу: ведь все уроки были приготовлены, и он так хорошо знал эту прямую дорогу!
Потом на .крыльцо выбежала Наташа и, сразу все поняв, увела его за дом.
На следующий день Кузьмины уехали в деревню, навестили Наташину мать. Вдоль дороги тянулись мокрые осевшие поля и сонный лес, такой покойный, вечный. Захотелось уйти, раствориться в этом покое, слиться с ним и, не знать, ни что будет завтра, ни потом.
В Москву вернулись в пятницу; чихающий, с гудящей головой Кузьмин провалялся всю субботу в постели, не позволяя приближаться к себе Анюточке и вяло обдумывая предстоящий на следующей неделе доклад в Академии, но в воскресенье утром, приободрившийся телом и распластанный духом, он суетливо собрал свой рыболовный инвентарь. Он уже натягивал в прихожей штормовку, когда вышла Наташа, встала у косяка, сложив руки на груди.
- Хоть бы дома побыл,- сказала она, следя за ним потемневшими глазами.- То тебя от Аньки не отдерешь, то сбегаешь, неделю не повидав...
- Ты что, не видишь, в каком я состоянии?! - взревел Кузьмин.- Могу я собой распорядиться когда-нибудь? - Она горько усмехнулась и ушла в в комнату. Высунулась Анюточкина головенка, поморгала глазками, поморщила носиком,
- Нюрка!-шепнул Кузьмин.- Я тебе живую рыбку привезу, ладно?
- Не надо,- попросила Анюточка.- Живая ведь рыбка! Скоро придешь?
- Девушки мои,- сказал Кузьмин, приваливаясь к стене.- Отпустите меня, одному мне побыть надо!- И ушел.
Растревоженный, по дороге к водохранилищу, Кузьмин купил в .магазине бутылку водки - бил озноб, его ломало - и еще днем почти всю ее выпил.
Ночью вызвездило - он не спал, хотя вставать надо было рано, чтобы поспеть на работу. Лежал на спине, вспоминал созвездия, герасименковский гороскоп. "Жулье!-думал он,-Всего, не учтешь. И чей путь написан на звездах? Миллиарды душ были до меня и будут после меня, но что осталось от них на земле и на звездах бессмертного? "Как странно, - подумал он. - Когда я не имел ничего, казалось - я владел всем; теперь, когда я могу утешиться РНК, я пуст. РНК уже существует помимо меня, крупица истины. (...- Но какими бы буквами ни было что-либо однажды объявлено, - все когда-нибудь уйдет в сноски, в комментарии, - давным-давно говорил В. А., бледнея. - Но не обратится в пыль, и ветер Времени не сдует ее со страниц книг - если это истинно и существует именно в том виде, в котором было однажды сотворено по звездному рецепту и до тебя было в тайне, а теперь стало известно - навеки, навсегда, покуда будет Солнце и Земля и не прекратится род человеческий, - и бессмертно! Вот что такое Наука, Андрюша). Узнать, был ли я прав? И так навсегда не права Коломенская? Ну, останови время, Фауст,- засмеялся Кузьмин над собой.- Ничтожество!"