Однажды вечером, лежа под тонким одеялом, мы начали разговаривать о постельном белье. Хавьер предпочитает сатин, я фланель. Этот материал напоминает мне о детстве, о поездках на дачу. Он не мог этого понять. Мне показалось, он упрямится. Думаю, тем вечером он был немного ворчливым.
Если бы наши ноги не были так плохи, мы бы, наверное, поссорились и расстались. Но мы просто лежали, сплетя свои немощные члены. Очень трудно привыкнуть к другому человеку, переступив определенный возрастной рубеж.
— Ты сегодня много воды пил? — спрашиваю я через некоторое время.
— Думаю, достаточно, — отвечает он. — А ты?
— Не знаю, — говорю я.
ПРОЦЕСС
Моя сестра жутко кашляет, пока до нее не доходит, что я ее вижу. Тогда она подавляет кашель и пытается изобразить на лице подобие улыбки. Один глаз у нее водянистый.
— Bonjour, — приветствую я. — Скажи мне, у тебя все в порядке?
— Все просто прекрасно, — отвечает моя сестра.
— Неправда, — говорю я. — Ты не видишь одним глазом?
— Почти, — отвечает моя сестра. — Мне сделали в него укол, чтобы затормозить процесс.
— Какой процесс? — спрашиваю я.
— У меня макулодистрофия, — отвечает моя сестра. — Желтая точка слабеет…
— Да, да. Я знаю, что это такое. Ты не успеешь полностью ослепнуть.
— Посмотрим, — говорит она.
Над этим замечанием мы смеемся.
Несколько секунд.
Мне вспомнилось, как мы были детьми.
Да, да.
— А как твои дела, Малявочка? — спрашивает моя сестра.
— Волосы растут. Ногти тоже.
— Ты скоро приедешь домой? — спрашивает она.
— Нет, — отвечаю я.
Она кивает, слегка склонив голову набок. Моя сестра. Больше нам нечего сказать друг другу. Мы долго сидим и молчим каждая перед своим экраном. Через некоторое время Элисабет начинает вглядываться мне в глаза, но по-прежнему ничего не говоря, будто собирается сообщить нечто важное. Мне приходится смотреть в глаза ей. Наступает давящая тишина. Не знаю, как долго мы так сидим. Ситуация неприятная, но в то же время она действует успокаивающе. Я слегка киваю, моя сестра тоже и что-то мычит.
— До свидания, — говорит моя сестра.
— До свидания, — говорю я.
ВРЕМЕНА ГОДА
Ветер сломает ветки. Повсюду разлетятся листья, сучки и прутья. Я лежу с воспалением легких в постели дома, на улице Фермопил. Интересно, доживу ли до следующей весны.
А растения на улице медленно засыпают.
Даже в теплые осенние дни с деревьев опадает листва.
Лето и будущее — очень далекие понятия. Они кажутся совершенно неправильными. Наверное, такой сентиментальной меня делает булькающее затрудненное дыхание. Тонкая струйка воздуха, соединяющая легкие с миром.
КАТЕГОРИЧЕСКИ НЕВЕРНО
Хавьер хочет, чтобы мы завели собаку после того, как съедемся. Он аргументирует это тем, что животные положительно влияют на пожилых людей. К тому же он считает, нам будет полезно заботиться о живом существе и делить ответственность за него. Мы едва можем позаботиться о себе, говорю я всякий раз, когда он начинает ныть про собаку. Конечно, он меня не слышит. Он предлагает взять мопса. Не знаю почему. Когда я вижу мопсов, всегда вспоминаю об одном мужчине, с которым встречалась некоторое время. У него была собака с синдромом Дауна, как я говорила, но это не совсем так, у собак не бывает синдрома Дауна, но у них могут произойти некоторые мутации, из-за которых они выглядят так, будто у них синдром Дауна. Короче, с собакой я встретилась только однажды, она показалась мне хорошей, а вот с мужчиной встречалась довольно много раз, и теперь, когда я вижу собаку, похожую на ту, стараюсь вспомнить, почему мы расстались с ее хозяином. Я не смогла найти никаких веских причин, но меня страшно раздражало, что он не мог правильно написать слово «кобель», как он называл свою собаку. «Кабель спит в моей постели», «выгулял кабеля», «ветеринар сказал, что у кабеля ревматизм» и так далее. Я его не поправляла. Я считала и по-прежнему считаю, что не подобает указывать на подобные мелочи, это ведь на самом деле ерунда, полная ерунда, а я не хотела показаться занудой.
Хавьер никогда не стал бы использовать слово «кобель», он, к счастью, говорит и пишет chien. Chien то, chien се. Мне приходится поддакивать ему, потому что, когда я говорю решительное «нет», он всегда приводит в ответ цитату из Беккета, к которой я неравнодушна: «Так продолжается до того дня, пока не покинет тебя вся твоя выдержка в этом мире, где ты безоружен, и ты хватаешь тогда первую попавшуюся шавку, берешь ее на руки и несешь ровно столько, сколько надо, чтобы она полюбила тебя, а ты — ее, после чего отбрасываешь прочь»[5].