Но сейчас все они были мертвы, и Саша хотел уйти отсюда как можно скорее.
Он медленно направился в сторону остальных жилых комнат. По дороге вспомнил о просьбе Лени, которую чуть не забыл, и пошел в администраторскую.
Саша вспомнил про всхлипы, которые доносились из комнаты рокеров. Возможно, Силовик был там, возможно, уже уполз кудато еще, в его распоряжении сейчас было множество пустых комнат, хозяева которых никогда больше не смогут послать его куда подальше.
От остальных помещений базы Сашу сейчас отделяли несколько стен со звукоизоляцией, и в администраторской не было слышно ровным счетом ничего — ни криков людей, оставшихся в холле, ни звуков шагов — только мерный, ровный гул системы вентиляции и негромкое жужжание лампы дневного света.
Бегло оглядев комнату, Саша заметил стоявшие в углу плевательные трубки, рядом с которыми на тумбочке лежали иголки из толстых басовых струн.
«Вот вам и будет охота на самую крупную на базе серую крысу», — подумал Саша. Интересно, сколько таких иголок нужно всадить в серую шкуру Силовика, чтобы он перестал размахивать своим автоматом и замолк навсегда? Или Кирилл был прав и хватит одной? Хотя возьмут ли острые, но все же небольшие иглы его форменный ватник?» Против такого оружия он мог оказаться неплохой броней, но Саше все это, в общемто, было уже не интересно — пусть эти проблемы решают Леня или кто там еще. Те, кто остался в живых и хотел остановить Силовика, пусть и думают, стрелять в него отравленными иглами или паралитическими. Ему надо идти. Идти — и все.
Взяв четыре пачки иголок, упакованные в коробочки от струн, он направился в сторону холла.
Подойдя к двери, Саша остановился, вытащил одну трубку с двумя пачками игл и поставил рюкзак возле кучи мусора, в тени от настежь распахнутой двери, чтобы не привлекать к нему лишнего внимания. Немного помедлив, он сделал глубокий вдох и вошел в холл.
В холле все осталось практически попрежнему. Лежали в тех же позах, в которых Саша их оставил, парни, Кирилл с музыкантами и Милана, продолжал причитать возле мертвого друга Раджаб. Саныч и Симыч вяло копошились возле девчонок и панков. Один из панков зачемто отполз к противоположной стене, оставив за собой длинный кровавый след, и там, кажется, нашел свое последнее пристанище. Продолжал стонать, уже гораздо тише, раненный в живот металист Гриша. Стас уже умолк, уронив лохматую голову на грудь, залитую кровью.
Леня сидел на стуле, закрыв глаза. Он был бледен, видно было, что потерял много крови. Саша подошел и вложил ему в руку плевательную трубку и две пачки с иглами.
Леня разлепил глаза и мутным взглядом посмотрел на него, будто бы видя впервые.
— Майки... — прохрипел он. — Майки взял?
— Черт, совсем забыл, — бесцветным, отрешенным голосом сказал Саша, не отрывая глаз от алых капель крови, тяжело капающих со стола, на углу которого, неестественно изогнувшись и раскинув руки, лежал Степан — металист, помогавший рожать Милане. «Вот бы кто сейчас не помешал», — цинично промелькнуло в голове. Под столом уже набежала небольшая багровая лужица.
— Ладно... Ну что, пойдем? — Леня перевел глаза на Раджаба, его взгляд прояснился, и в нем появилось какоето новое, не виданное Сашей доселе выражение. — Покончим с этим. Надо было сразу это сделать, а не только забирать этот чертов автомат, — твердо закончил он.
Раджаб перестал бормотать и медленно встал. Он сжимал в руке длинный бледно желтый нож, сделанный из Пашиного райда — трубка сейчас была только одна, и она досталась Лене.
Старичкирокеры продолжали возиться возле одной из девчонок, пытаясь остановить кровотечение из раны на бедре. Не надо было быть медиком, чтобы понять тщетность их намерений — кровь хлестала вовсю, девчонка была без сознания, и прийти в него ей, кажется, было уже не суждено.
Один из рокеров, Симыч, поднял голову и посмотрел на Раджаба, потом на Леню. В глазах старичка застыл ужас. Саныч механически пытался примотать к ноге девчонки Юли кусок какойто ткани, но он явно слышал, о чем речь, поскольку вздрогнул и напрягся.
— Ребята, ну, может, не стоит, а? И так ведь — какая беда, что же нам делать теперь? Что же делать? — Симыч чуть ли не плакал, губы у него тряслись, пряди седых волос, намокшие от пота, липли ко лбу, прорезанному глубокими морщинами. — Как же мы теперь, без Кирюшки, без Степы, что же делатьто?