– Ну что ж… Мне очень жаль. И я надеюсь, твоя мама скоро поправится. И, конечно, мы вернем тебе то, что ты уже внесла. Восполним за счет кого-то из ребят, кто не попал в группу, а теперь будет рад занять твое место.
– Спасибо вам, мисс Кент, – Конни от стыда наклонила голову. До чего же легко обманывать, когда тебе доверяют!
Ну а теперь надо подумать, как возродить «Шелковинок» за летние каникулы. Возможно, удастся что-то заработать, если они поставят несколько новых номеров из числа тех, что вошли в хит-парад. Или она положит на музыку собственные стихи… Возможно, удастся что-то и записать… На эстраде сейчас так много девичьих групп: и сестры Беверли, и сестры Кэй, и девчонки Вернон.
То, что она узнала о своих родителях, не давало ей покоя, мысли так и роились в ее голове, как жужжащие пчелы в улье. Они с Джой всю жизнь жили под одной крышей как сестры, старались сглаживать конфликты между матерями. Теперь-то она знала, откуда берутся эти глупые ссоры из-за каждой ерунды или почему они так ревниво относились к тому, кто из девочек попадет в лучшую школу.
Ну и сумасшедший же дом тут был, когда они обе только-только приехали!
Теперь она должна держать все в секрете от Джой, пока тетя Сью не решится сказать ей правду. Интересно, а Роза знает? И все соседи? Сложили уже два и два?
Джой с удивлением рассказывала ей, как однажды она взяла на мамином столике фотографию Седрика, чтобы посмотреть, не написано ли чего-нибудь на обороте, и обнаружила, что фото вырезано из журнала. Это очень озадачило их обеих тогда. Ну а теперь Конни знает, что они наполовину сестры и что не было никакого Седрика.
Но зачем она так накричала на маму, наговорила ей таких ужасных слов? Конни стало вдруг стыдно. Ведь мама сделала для нее всё, что было в ее силах. Беженка, она нашла для них безопасный приют, крышу над головой, и после всего, что ей пришлось пережить, начала в чужой стране новую жизнь. А теперь Конни еще и прикрылась ею в своем вранье учительнице… Всех предала!
Она сидела как на иголках, дожидаясь конца уроков, чтобы скорей броситься домой и попросить прощения, загладить свою вину. Но сначала – ее тренировка по лакроссу.
Конни словно проживала свой первый день в новой жизни: теперь она Констандина Елена Пападаки. Она пробовала на язык имена. Вчера она была просто Конни. А сегодня кто-то совсем другой. Так вот почему мама называет ее Диной! А с тех пор как она пошла в школу, она стала Конни.
Она глядела в окно автобуса и удивлялась, как же она так изменилась, а вокруг все совершенно прежнее: серое небо, дым из труб, разбитые окна семейных ткацких предприятий. Его величество хлопок въехал в город на коне индустриальной революции и многих оставил без работы.
Уинстэнли, спокойно жившие в собственном высоком трехэтажном доме из красного кирпича в начале Дивижн-стрит, по меркам многих ее одноклассниц считались счастливчиками. Теперь-то Конни понимала, что в своей семье она была как за каменной стеной, семья оберегала ее, скрывая от всех то, о чем договорились мама, Сьюзан и бабуля. И было это сделано от любви и заботы, а не от чего-то еще… Как же глупо и стыдно, что она повела себя так грубо и так жестоко!
Она выпрыгнула из автобуса и побежала к дому. Дома почему-то было пусто. Наконец она нашла тетю Сью, та стояла в кухне, ломая руки.
– Конни, где ты пропадаешь?!
– Где мама?
– Ей пришлось срочно лечь в больницу… Пройти обследование. У нее во время смены снова пошла кровь, так что ее отправили сразу в палату.
– Кровь? Она упала? – удивилась Конни, но Сьюзан лишь покачала головой.
– Нет, не упала. Другая кровь… Это месячное… Но очень много крови. Ты же заметила, наверное, какая она была бледная и усталая в последнее время.
Нет, Конни была так поглощена предстоящей поездкой, настолько окунулась туда с головой, что едва ли замечала что-то вокруг, и уж точно не собственную мать.
– Когда мне можно ее навестить?
– Не сегодня. Она может быть на операции. Доктор Фридман нам все расскажет.
– Но я должна увидеть ее сейчас… Я наговорила ей ужасных вещей вчера вечером, – всхлипнула Конни. И внезапно рядом с ней оказалась Джой.
– Дядя Леви отвезет тебя, как только сможет. Это же просто обследование, да, мам?
Конни не понравилось это слово. Обследование означает разглядывание органов, рентген, анализ крови. Мама медсестра, ну какой из нее пациент! Она слишком много знает для этого.
– С ней же все будет в порядке, да? – Конни умоляюще взглянула на Сьюзан, ища хоть капельку утешения. Она вдруг почувствовала, будто бы ей три годика, она потерялась на улице, ей страшно и она пытается в толпе отыскать маму.
– Она в лучшей больнице. Я приготовила тебе чай… Садись. Это очень неожиданно для тебя, я понимаю, – принялась суетиться вокруг нее тетя Сью, но темные глаза выдавали ее беспокойство.
Конни криво присела. Ее подташнивало. Мысленно она перебрала сочиненную сегодня утром ложь. Она ни на секунду не заподозрила, что эта ложь сбудется и шарахнет ее по голове! Неужели из-за этой вот лжи и началось дурацкое кровотечение? Неужели она предала маму ради каких-то двух недель на континенте?
«Господи, пожалуйста, только не это!» – молилась она, мелко и часто крестясь. Надо купить свечку, помолиться о скором выздоровлении. Только тогда она будет прощена, только тогда почувствует себя в безопасности. Ей хотелось лишь одного: сесть возле мамы и сказать ей, до чего же глупой, эгоистичной, бессердечной дочерью она была и как она любит ее. Всем сердцем!
Последующие недели стали сущим кошмаром. Конни изучила все уголки и трещинки девятой палаты в отделении гинекологии так, словно это ее родной дом. Маме срочно удалили матку, и она лежала отрешенная, с белым лицом, но пыталась ей улыбаться.
– Ей всё вырезали, – шепнула бабуля, пытаясь объяснить суть операции и не глядя на Конни. – Там была опухоль… Теперь ей будет лучше.
Но им не удалось провести Конни. Тут не просто операция. Конни чувствовала, что медсестры напряжены и улыбаются как-то по-особенному, аккуратно уходя от ее прямых вопросов. На следующий день она пошла в медицинский отдел библиотеки и изучила все возможные причины для такой операции. То и дело встречались знакомые слова: яичники, миома, – вот где пригодились уроки биологии. Но все чаще попадалось страшное: карцинома. Любой человек, когда-либо изучавший греческий, без труда поймет корень: рак… Никто не произносил это вслух, если вдруг сосед заболевал, худел и умирал.
В тот же вечер Конни приперла к стенке доктора Фридмана, поймав его в кабинете.
– Что с мамой? – потребовала она ответа.
– У нее была опухоль, ее удалили.
– Доброкачественная? – произнесла она то, на что хватило духу.
Он молчал, но Конни не сводила с него глаз.
– Я должна знать правду. Она поправится?
– Сядь, малыш, – попросил он, указывая на маленькое кресло, зажатое в самом углу. – Мы надеемся. В Манчестере можно пройти специальный курс лечения.
– Радиевая терапия? Я читала о Марии Кюри. Сколько времени это займет? – Значит, все-таки рак. Но она не смела произнести вслух это слово.
– Курс лечения будет в больнице «Кристи». Это лучшая клиника на севере Англии, – ответил он, беря ее за руку. Но Конни выдернула ладонь.
– Болезнь распространилась дальше? – Конни достаточно прочла о метастазах, но не знала точно, как произносится это слово.
– Немного… Но для лечения еще не поздно.
– Это все я виновата! – разрыдалась Конни. – Я соврала, сказала в школе, что мама больна, чтобы не рассказывать им правду! Это все мое вранье, я навлекла на нее болезнь!.. – Ее тело сотрясали рыдания.
– Нет, ты не виновата. – Он вложил ей в руку носовой платок. – Твоей маме нездоровилось уже довольно давно, но она никому не рассказывала. Теперь у нас есть шанс победить болезнь. У Анны должна быть надежда, она должна видеть вокруг себя улыбающиеся лица. Она сильная, стойкая, но ее тело пережило войну. Борьба будет трудной, но на ее стороне весь наш клуб «Оливковое масло», и твое присутствие тоже придаст ей сил. Ты же ее путеводная звездочка, ее золотая девочка. Ради тебя одной ей стоит жить, бороться за жизнь. Так что никаких мрачных мыслей, гони их! Вытри глаза. Мы должны держаться друг за друга, только вместе мы сильны.