Алан МакГлешн Дикая и прекрасная страна
Турецкие автобусы, возможно, единственные в мире, где кондуктор ходит по автобусу с бутылками одеколона и поливает им руки пассажиров. Я устроился в задней части автобуса, наслаждаясь запахом одеколона и не вникая в горячие дискуссии и разговоры других пассажиров. Все, чего я хотел, было добраться до Анкары и засвидетельствовать свое почтение великому человеку — настоящему святому, как утверждал Хамид. Несколькими месяцами раньше, в Англии, Хамид велел мне тщательно обдумать изречение этого человека: «Не существует творения в этом релятивистском мире; есть только проявление Сущего».
— В этом предложении, — сказал тогда Хамид, — заключена одна из великих тайн. Когда-нибудь, Иншалла, по воле Бога, ты превратишься в Существо; ты станешь каплей, которая превратится в океан. Тогда, и только тогда у тебя появится возможность «сделать» что-то. До тех пор, пока ты не осознаешь всемогущества Господа, ты всегда будешь считать, что являешься причиной чего-то. Не думай, что ты можешь выбирать. Ты действительно думаешь, что ты сам решил стать моим учеником? Что-то посчитало, что мы могли бы быть вместе. Узнаешь, что это, кто это, который посчитал, и ты сможешь подойти к началу Пути. Когда автобус прибыл в Анкару, я оставил свой багаж на станции и взял такси, чтобы меня отвезли по данному мне адресу. Я не хотел терять время; я хотел остаться насколько возможно дольше в доме этого человека — допустив, что он примет меня. Хамид особенно подчеркнул, что я должен быть полон осознания и уважения — и не разочаровываться, если меня не примут. «На Пути для одних учеников существуют одни учителя, а для других — другие, и не будет твоей вины, если ты продолжишь свой путь, не встретившись с некоторыми из тех, к кому я тебя посылал. Главное двигаться с верным намерением — они будут знать степень твоей искренности».
Мы проехали по переулкам старой части города, прибыв, наконец, на площадь на вершине холма. Она была запружена машинами и окружена магазинами, в которых продавали религиозную литературу и множество ковриков для молитвы. Люди спешили в мечеть, мужчины надевали свои фески и совершали ритуал омовения в фонтане у ворот. Должно быть, призыв к молитве уже прозвучал.
Водитель остановился около сада, сбоку от мечети, взял деньги и уехал, промчавшись по площади в обратном направлении, прежде чем я успел попросить показать мне дом человека, к которому я приехал. Минуту я постоял под зимним солнцем, глядя на город, и попытался привести в порядок свои чувства. Последний правоверный зашел в мечеть, и кожаный занавес опустился за ним.
Через площадь я прошел к магазинам. В первом из них хозяин молился на ковре перед входом. Второй тоже преклонил колени у входа, но хозяин третьего магазина поприветствовал меня на английском: «Вы американец». Это был не вопрос, а скорее утверждение. Говорить ему, что я англичанин, было лишним.
— Сын моего друга учится в Калифорнии, в Беркли. Он изучает физику, но мой друг очень несчастлив, потому что его сын пишет, что он собирается жениться на американской девушке, которая не является мусульманкой. И еще
он говорит, что она даже не знает, что надо совершать омовение перед молитвой.
Он продолжил свой монолог.
— Вся беда западных людей заключается в том, что они не понимают значения ритуальных омовений. Неважно, христиане они или мусульмане, но если они верят в Бога, то как они могут научиться молиться, не зная, как умываться?
— Скажите мне, — прервал я его, — вы не знаете Хаджи Байрама Вали?
Он взглянул на меня примерно так же, как и таксист, и стал серьезным.
— Хаджи Байрам Вали здесь, да благословит Господь его тайну, — сказал он, указывая на мечеть. — Он совершал хадж в Мекку много раз. Когда-нибудь я тоже надеюсь отправиться туда. — С этими словами он обнял меня. — Как прекрасно, что американец из Беркли в Калифорнии слышал о великом святом!
Я объяснил, что должен выразить ему свое уважение по дороге на юг к своему учителю. И что он велел мне обдумать одно изречение, прежде чем ехать. Когда я повторил изречение, хозяин впал в еще большее возбуждение, он выбежал из магазина, созывая своих друзей, выходивших из мечети. Больше дюжины мужчин столпилось вокруг меня, выкрикивая: «Мусульманин, Мусульманин». Потом они практически вынесли меня из магазина и направились через площадь к мечети. Вот так я должен был встретиться с их Шейхом! Мое возбуждение и нетерпение вполне соответствовало энтузиазму моих сопровождающих.
Вокруг мечети была ограда, а за ней находился фонтан, где они остановились, чтобы омыть свои руки, ноги и лица, побуждая меня сделать то же самое. Затем человек из магазина поговорил с кем-то, стоявшим за низкой дверью, и мы вошли в комнату. Когда мои глаза привыкли к освещению, я увидел стены, покрытые искусно выполненными арабскими надписями.
— Хаджи Байрам Вали, — объявил мой друг.
Мне понадобилось немного времени, чтобы понять, что я нахожусь внутри гробницы. Те слова Хаджи Байрама
Вали казались мне настолько реальными и современными, что мне никогда не приходило в голову, что он мог умереть несколько столетий назад.
Вдруг мне стало ясно, что я должен делать. В Исламе говорится: «Когда молишься, молись руками». Я поднял руки с открытыми ладонями, как и все стоявшие около меня. Я не имел ни малейшего представления, что могла бы означать такая молитва, но я чувствовал, что если только я мог бы раскрыться полностью, я мог бы начать понимать. Как только я сделал это, я почувствовал напряжение в горле и, в то же самое время, потрясающее тепло в груди. Я начал плакать, и пока слезы катились по моим щекам, я понял, что значит быть принятым кем-то, кто перешел в мир, где нет времени и пространства. И уже было неважно, жив он или умер. В такой молитве переходишь в совершенно другое измерение. Я оставался в мечети долгое время.
Когда я вышел на солнечный свет, я понял, что мне позволили сделать еще один шаг и что для этого необычного путешествия Хамид мне дал хорошую карту.
В этот же вечер я сел в автобус, направлявшийся в Анталию, где у меня была последняя остановка перед тем, как я присоединюсь к Хамиду в Сиде. Я послал ему телеграмму, сообщая, что скоро приеду, и по мере того, как я становился все ближе и ближе к цели моего путешествия, мое возбуждение возрастало.
Автобус прибыл в Анталию вскоре после полудня. Через дорогу от автобусной станции я увидел контору агента по путешествиям и решил спросить там о следующем автобусе в Сиде. Я перетащил свои чемоданы на другую сторону улицы и задал вопрос владельцу агентства, который говорил по-французски. В Турции ничего не происходит быстро; мы разговаривали уже несколько минут, когда я сказал ему, что собираюсь пробыть в Сиде некоторое время по приглашению друга.
— Он англичанин? — спросили меня.
— Нет, — ответил я. — Он турок из Стамбула, но проводит много времени в Лондоне.
— А-а, — сказал мой собеседник и погрузился в молчание. После довольно долгой паузы он спросил: — Вы англичанин ?
— Да, — ответил я.
— А-а, — опять. Еще пауза. — Чтобы добраться в Сиде, вам нужна машина или джип, если вы не хотите ждать завтрашнего дня».
— Тогда я здесь переночую. Вы можете предоставить мне комнату в гостинице?
— Но, видите ли, когда зайдет солнце, это уже будет завтра, а завтра последняя среда перед новолунием. Так что лучше, если вы уедете сейчас, вечером, пока не зашло солнце. Нехорошо начинать дела в плохой день. Но, может быть, вы не верите в такие вещи?
Вот это проблема. Последняя среда перед новолунием! Хамид объяснял мне, что в исламских странах используется лунный календарь, а не западный солнечный календарь, и что некоторые дни, а особенно последняя среда перед новолунием и тринадцатый день лунного цикла, традиционно считаются наиболее неблагоприятными для начала нового предприятия. Если я хотел приехать по правилам, то я определенно должен уехать в Сиде сегодня или уж ждать до четверга.
Человек за прилавком прервал поток моих мыслей.
— Ваш друг высокий и крепкого телосложения, он носит очки и усы?