Когда на Беовульфа обрушилась вся тяжесть каменного свода, он был уверен, что погибнет. И так должно было быть. Но Беовульф был жив, и, даже, здоров. Праматерь обладала исцеляющей силой, но Беовульф пока не знал, жива ли она. Мог ли старик, в шалаше которого Беовульф пришел в себя, оживлять мертвых? Это было бы странно, но Беовульф учел и этот вариант. Он ещё раз посмотрел в воронку. Землю из неё как будто вытолкнуло.
Меч Гренделя не был на такое способен. Он прорезал скалу ровно, он прожигал её, а не разрушал. Беовульф присел у воронки и размял в руке ком глины – она была еще сырой. Только самый верхний слой ее начал подсыхать. Это значило, что она не так давно вылетела со дна воронки, чуть более суток назад, в это время Беовульф ещё находился в беспамятстве.
Беовульф обошел холм – он искал следы. Он понимал, что ни праматерь, ни колдун следов не оставят. Но не Грендель, который ходил так, словно был единственным человеком в этих местах.
Разломанный, примятый кустик Беовульф нашел быстро – на северном склоне холма. Конечно, растение это мог покалечить и не Грендель, но других знаков не было, и Беовульф пошел на север. Беовульф плутал полдня, уклоняясь то на запад, то на восток – и он нашел второй знак, сломанную ветку у ручья. Долину за холмом пересекал ручей, и самой очевидной переправой через него был перекат у отвесной скалы, но что-то заставило Беовульфа взять левее, подойти к тому месту, где русло ручья, зажатое между двумя валунами, кипело и бурлило, изливаясь вниз. Здесь ручей можно было просто перепрыгнуть, хотя это было и сложнее, чем пройти по перекату. Но, видимо, путники торопились, и выбрали эту дорогу. А на самой кромке камня лежала ветка, занесенная сюда ветром. Не ветка даже – тонкий сухой сосновый прутик с осыпавшимися иглами. Он был сломан пополам, слом был свежий.
Беовульф перепрыгнул через ручей, поднялся в гору, и пошел быстрее. Сердце его неприятно билось, во рту то и дело пересыхало – силы к нему еще не вернулись. Но он упорно шел, то и дело непроизвольно хватая себя за пустой рукав.
И вечером, уже на закате, Беовульф нашел новый, гораздо более верный след – отпечаток узкой, длинной стопы Гренделя. Смазанный он тянулся на каменистом пригорке, и ясно было, что человек, оставивший этот отпечаток, очень спешил.
Беовульф прошел дальше, невольно и он – слабый и уставший, – ускорил шаг. Все в этом перелеске отдавало паническим бегством, следы Гренделя и праматери мешались наступая друг на друга. Вот они спускались, почти падая, в овраг – праматерь была впереди, следы Гренделя перекрывали отпечатки ее ног. А на другом склоне, когда они поднимались из оврага, впереди уже был Грендель, он лез, помогая себе обеими руками. Огненный меч был у праматери, ее следы то и дело сопровождал подпаленный, оплавившийся камень.
Беовульф выбрался из оврага, он бежал по следам праматери и Гренделя и внезапно для себя – солнце уже почти село, – он нашел то, от чего они бежали.
Весь лес перед ним нес следы битвы. Обугленные, покареженные деревья – по ним прошелся меч праматери, – и другие де5ревья, вывороченные с корнем, заброшенные так далеко, что некоторые стволы висели, словно вплетенные в высокие ветви других деревьев. Кто выжил в этом сражении? Кто погиб?
Беовульф без труда нашел то место, с которого стрелял колдун. Он прятался за скалой – в некоторых местах она была прожжена насквозь, – и из-за нее направлял свое синее пламя. Праматерь и Грендель, очевидно, в момент нападения, стояли у обрыва, они спустились вниз так поспешно, что на камнях были следы крови. Не много – такие раны девушка лечила за мгновенье. А потом, очевидно, была битва, хаос, в котором все метались, скрываясь и целясь друг в друга.
– Зачем ты идешь за мной?
Раненный, ослабленный Беовульф терял хватку. Колдун стоял в двух шагах от него, а он этого и не заметил. Он не ждал колдуна вот так, он привык, что его сопровождает синий свет – но света не было. Руки колдуна были пусты.