========== Часть 1 ==========
Я лишь луч заката луны, я только дыхание жаркого ветра, что безгласно шепчет одно и тоже имя. Я мысль последняя и первая, невысказанная и потерянная в веках. Ни затворов, ни преград, ни оков, ни цепей. Душа свободна в полёте.
Мой дух стремится в царство зла, туда, где я сквозь серые стены и волны темноты ощущаю биение пламенного сердца. Я могу в мгновение ока пересечь пространство и расстояние, лишь для того, чтобы вновь обрести его. И я разрезаю полётом облака. Я лечу во тьму. Я приду за ним.
Это единственная ночь, что бывает однажды в сотню эпох. Кромешная ночь, когда полог миров истончается, отпуская душу из призрачного плена.
Чёрные врата, мост, Барад-Дур. Я останавливаюсь в паре десятков шагов от чёрного трона.
Он восседает на мрачном престоле. Сосредоточенный и властный. Он знает, что я здесь. Но ни одна мускула не движется на чистом и суровом лице.
Огонь жжёт невыносимой болью, все естество пульсирует в горячем биении. Тесно и удушливо. Страшно. Так душа снова облекается в одежды из плоти.
Энергия сгущается и обретает форму. Сначала едва уловимый, полупрозрачный, затем видимый и ещё через мгновение прочный каркас скелета с оскаленным черепом и провалами пустых глазниц.
Он встаёт с трона. Прямой и беспощадный.
Белеющие в глухой темноте кости обрастают налитыми кровью мышцами испещрёнными белыми сухожилиями.
Немигающими, лишенными век глазами я слежу, как он делает уверенный шаг. Ещё один, приближаясь к широкой лестнице. И спускается легко и упруго, почти беззвучно, только белые одежды тихо шуршат по чёрному граниту ступеней.
На оголенные мышцы, словно плотная ткань, наползает покров кожи. Плечи опять ласкают шелковистые пряди.
По вновь обретённому телу проходит не видимая глазу, но явно ощущаемая каждой мышцей судорога. Тело помнит боль и угрозу. Тело замирает, готовое к прыжку, сопротивлению. Кровь плещется в жилах огнём, тяжёлым молотом стучит в пленённое плотью сердце. А душа дрожит натянутой струной. Душа помнит чувство. Но это не страх.
Он вдруг замирает всего в нескольких шагах.
— Ты… зачем? — его голос звучит равнодушно.
Он взглядом скользит по моей обнаженной фигуре, не касаясь, не останавливаясь. На его лице, хищном, усталом, но по-прежнему прекрасном, не отражается ничего.
Я отвечаю не сразу. Я с удивлением чувствую, как в горле рождается вибрация, и мысли глухо, но явственно тоже облекаются в свою особую плоть… в глухие и хриплые, но мелодичные звуки. Я познаю это чудо, о котором ни разу не задумывался при жизни — способность выражать мысли, чувства и желания речью. И даже более ценную способность, недоступную с другой грани мироздания, где все существует одновременно и доступно каждому. Способность — скрывать их.
— Ты точно хочешь разговаривать? Поговорить мы можем и в призрачном мире…
Иногда мы действительно разговариваем. Но не слышим друг друга. Иногда мой дух зовёт его через таящее потоками дыма небытие. Иногда среди смешивающихся в одно извечное ничто, состоящее из смеси красок, мыслей и звуков, я будто слышу чьей-то зов. Или это миражи страдающей души, что не может уйти в чертоги Судьбы. Душа, скованная тяжестью своей страсти и любви, несбывшихся надежд и напророченных мук. Эту цепь я ковал сам. И она неизвестной длины. Но один ее конец исходит из моего сердца. А другой прикован к его запястьям.
— Ты прав, воплощение нужно не для разговоров.
Его фигура почти теряется в тенях, то что рисуют на полу сложные узоры. И вдруг все пространство освещается. Вспышка пламени, звук выброса огня, что следует по следам его отточенной твёрдой походки, оставляя ожоги на каменных плитах. Мгновение. И я бережно касаюсь шелка ткани, затем шелка волос. Лёгкая золотая прядь колышется от моего дыхания.
Я пришел сюда сам. Я готов быть испепелённым на месте. А он… внезапно подаётся вперёд, роняя голову на мое плечо.
Пронизывающая неизбежность и горькая последняя нежность. Нас обнимает безмолвная тьма. И в ее волнах мы становимся ещё чуть ближе. Во мраке горят потусторонним страшным блеском огненные очи. В его глазах марш смертоносных армий, вечность эпох, бесчисленные потери, привычно… в его глазах неотвратимая смерть. И он отчаянно, как в последний раз, отдаётся моим ласкам. Потому что — действительно последний…
Нас окутывают вихри пламени. Я помню его огонь. Как он горел жаждой творить, азартом и любовью. Теперь он тоже пылает. Ненавистью ко всему миру, местью и жаждой власти. Это не то пламя. Оно обжигающе холодное и злое. Когда искры рассеиваются, он увлекает меня за собой, мы падаем вниз на шёлк чёрных покрывал.
Без одежд он все равно остаётся скрытым. Без надежд его поцелуи, словно укусы. А объятия клеймят раскалённым железом.
С ним всегда война. Он всегда сопротивлялся. Он всегда говорил, что в этом его слабость. Что он в неволе, в безумии, в плену. И сейчас тоже, как раньше, борется отчаянно за свободу и власть. Я знаю, что он желает выиграть это сражение. Но ещё знаю, что сильнее победы он жаждет покориться.
«Это не битва, радость моя… печаль моя. Здесь нет проигравших».
И он больше не властелин, он сдаётся на мою милость, отдаётся власти наслаждения. Он мечется по постели словно в бреду и горячке. Его тело покорно принимает сильные удары. Теперь не ядовито, а страстно и сладко он целует мои губы. Весь принадлежит мне. И я беру его, не щадя, сильно и очень глубоко, пытаясь неосознанно проникнуть и в закрытую на сотни ключей душу. Что там на самом ее дне? Бесконечный ли мрак? Признание ошибок и обреченность? Или все же мерцает тёплый огонёк надежды? Он позволяет, он открывается. Но все равно остаётся недосягаемо таинственным и скрытым.
С его губ слетают стоны, а с лика одна за одной слетают маски лживого равнодушия, которые он так прилежно и тщательно подбирал веками. Он теперь точно такой же, как в тот день, когда впервые познал со мной боль первой любви. Искренний, пламенный, жертвенный. Волны золотых волос, теплые сильные плечи, огонь полыхает меж нашими телами, меж его сомкнутыми ресницами, отблесками падает на скулы. Сквозь поцелуи он тихо шепчет что-то на валарине. Не слова нежности, не проклятия. Молитва. За нас.
«Забудь гордость и страх. Это не обещание будущего. Это преступление, последнее счастье, украденное у судьбы. Будь молнией, будь мгновением, стань вновь ничем не сдерживаемым пламенем творения».
Он вскрикивает и бросается за мною в бездну огня. Бьется, вспыхивает и замирает, вихрем уносится в дальние звёзды, догорая в нежных объятиях.
Время так быстротечно и так драгоценно. Он скажет, что так было всегда. Не совсем. Тогда мы уже знали все наперёд, но ещё безумно, несмотря ни на что, надеялись, что все решится в нашу пользу каким-то немыслимым и чудесным образом. Когда-то мы не считали и столетий. А сейчас за окном уже зиждется неверный рассвет, значит, и время сочтено. Он смотрит мне в глаза так, как будто умеет умирать. И это тоже правда.
— Обещай мне, что наутро ты не растаешь клубочком дыма. — Я говорю так лишь потому, что хочу подарить ему веру. Хотя бы в эту ночь. И он притворяется, что верит, что все можно вернуть. Остаются минуты.
— Обещаю, — в темноте его глаза светятся тревожно. Он боится.
— Как мы пришли на этот предел, Аннатар, как разменяли любовь на одиночество и проклятие?
— Все из-за этих конченных колец. Пади они все в Ородруин. — устало отвечает он.
Я ловлю последний луч падающей за горизонт луны и свиваю его в круг. Нахожу во тьме его руку, целую тонкие горячие пальцы и надеваю на безымянный кольцо.
— Что это? — Он вскакивает на простынях. Он не доверяет.
— Обычное, не волшебное. Хочу, чтобы оно осталось у тебя.
«Как любовь моя, как память обо мне».
Он улыбается одними глазами. Тёплый янтарь.
— Теперь Аннатар — это ты?
— Да. — я вновь забираю его, прильнувшего к моей груди, обреченнного, в ласковые объятия…
Саурон просыпается один в своей спальне. Только сон. Очередной из сотен похожих друг на друга снов, где они рядом. Он замечает на своей руке тонкий серебряный ободок, такой неуловимый, едва существующий в мире. Кольцо тает в сумраке, оставляя только неверный отблеск серебристого мерцания. Он ложится обратно на складки смятого покрывала, и безнадёжно гладит ткань подле себя, будто уговаривая холодный шёлк вернуть серебряного мастера.