Пух, которого всё еще душила ненависть, хмуро слушал равномерный гул Васильевны. Историю он любил — в основном из-за того, что все войны, завоевания и прочие волнения остались в прошлом, где им самое место. На сегодняшний момент у истории был счастливый конец: человеческая цивилизация умудрилась не погибнуть в мировых войнах, родители родителей его родителей благополучно родились и прожили достаточно долго для того, чтобы генеалогическое древо семьи Худородовых принесло плод в виде него, Аркаши, более известного как Пух. «Точнее, как Жиртрест», — поправил писклявый внутренний голос, по кругу переживавший недавнее унижение и мешающий сосредоточиться на истории родного края.
Пух нервно зевнул. Позднее утро сменилось ранним сентябрьским днем — нехарактерно жарким даже для почти субтропического Ростова-на-Дону. Класс будто закутали в невидимое душное одеяло; даже самые отъявленные возмутители спокойствия молча потели за своими партами. Аркаша вспомнил, как в позатом году родители возили его на выходные в Санкт-Петербург — посетить, как выражался профессор Худородов, «колыбель революции». Колыбель запомнилась Аркаше пронизывающим ледяным холодом, висящим прямо над головой черным небом и световым днем, длившимся минут пятнадцать. Пух рефлекторно поежился. Лучше уж потеть!
Историчка прошла мимо его парты, сделала еще несколько шагов и остановилась напротив Крюгера — лучшего (и единственного) друга Пуха, фамилия которого была вовсе не Крюгер. Ольга Васильевна, как это было у нее заведено, цепко взяла Крюгера за плечо — увидев это, Пух сжался в предчувствии неизбежного.
— Сегодняшнее название реки, на которой был возведен Танаис, скажет нам… — она выдержала паузу и уставилась на Крюгера, словно впервые его увидев. — Может быть, ты, Витя?
— А че сразу Витя?! — Крюгер вскочил на ноги, выдравшись из учительской хватки.
В классе захихикали; кто-то преувеличенно громко охнул. Ну, поехали, подумал Пух. Историчка, впрочем, улыбнулась:
— А потому, Витя, что ты должен знать историю родного края. Ну же! Не тушуйся!
Крюгер хотел сказать какую-то гадость, но вдруг замер, что-то вспомнил и нехотя шевельнул губами.
— Погромче, Витя! Ребятам не слышно!
— Донец! — рявкнул Крюгер.
Ольга Васильевна поправила:
— Не просто Донец, а Мертвый Донец.
Как по сигналу, в воздух взметнулась рука Юльки Селиверстовой — будущей медалистки, как называли ее учителя, и дуры носатой, как называли ее одноклассники. Историчка благосклонно кивнула, разрешая говорить. Селиверстова вскочила:
— Ольга Васильевна, а почему он Мертвый?
— По всей вероятности, речка в какой-то момент пересохла… Или нет! Какая разница! Это не имеет отношения к теме сегодняшнего урока! Сели оба!
Пух вяло удивился злобному тону исторички, уже возобновившей свой бубнеж про культурный центр Приазовья, но быстро отвлекся на галерку, где происходили какие-то телодвижения. Аркаша аккуратно покосился в сторону предпоследней парты, за которой сидел новенький по прозвищу Новенький — прямая спина, ничего не выражающее бледное лицо с прыщом на подбородке. Как его там?.. Вроде Степан. Точно: Степан Петренко! Или Романенко — Пух сложно запоминал нейтральные фамилии. В общем, Новенький. Он был странный: ни с кем не общался, постоянно молчал, был одет в какие-то обноски неопределенного цвета. Шпанистые одноклассники и пацаны постарше поначалу пытались его драконить, но это им быстро надоело — на унижения и даже побои Новый не реагировал вообще никак. А в чем, спрашивается, удовольствие от мучения жертвы, если она даже не пытается огрызаться?..
Иного мнения на этот счет придерживался только обитатель последней парты Сережа Питон — длинный соплеобразный мальчик, постоянно шмыгавший носом. Питон был парией другого рода — его не трогали больше из омерзения. Зато он трогал всех.
— Слышь, притырок, — прошипел он в спину Новенького, предварительно убедившись, что Ольга Васильевна находится на другом конце класса.
«Только не ведись, только не ведись», — в голове у Пуха крутилось заклинание-оберег.
Степан продолжал сидеть, глядя прямо перед собой.
Питон ткнул его в спину острием шариковой ручки.
«Просто притворись, что его нет, — мысленно кричал Пух. — Нет, и всё! Он тебе просто мерещится!»
— Что тебе надо? — полушепотом сказал себе за спину Новый, очевидно не обладавший даром телепатии.
Глаза Питона торжествующе вспыхнули.
— Чтоб ты сдох, как тот Донец!