После работы позволили совхозники купить заводским подёнщикам помидоры. По продажной магазинной цене. Все довольны. Совхозники получили неучтённый «навар», рабочие обошли шалавую торговую братию — достался им, наконец, отборный товар.
«Што не берёшь себе, Афанасий?» — спрашивает Наталья. — «Нашто они мне? Вот десяток на закусь взял — и будет». — «Возьми на себя, а то мне более десяти килограммов не дадут. Где такие хорошие купишь? А я тебе пару баночек законсервирую. Будет на зиму. Очень полезно».
Совсем растрогала Афанасия такая Наташкина забота. Несут они вдвоём две авоськи с помидорами — в правой руке у Афанасия меньшая, в левой ручка большей. Другая ручка авоськи в маленькой наташкиной ладошке.
Не доходя нового жилого массива остановились.
«Вот и пришли. Спасибо тебе, Афоня. Дальше не ходи. Сама управлюсь. Я в первом доме живу. Нас как снесли, так в этом доме квартиру дали. Маме однокомнатную, а нам — двух. А был здесь у нас хороший дом. С садом. Правда, без удобств. А сейчас и горячая вода, и ванна. Только тесно. И привыкнуть никак не могу к этажам». — «Как же ты уволокёшь одна эдакую прорву помидоров? Тяжесть ведь нешуточная! По технике безопасности тебе не положено. Беги за «своим», а я подожду. Што тут такого? Ну помог донести. Всё же вместе работаем».
Опустила Наталья голову. — «Нет его дома. Сама управлюсь». — «Боишься соседи наплетут?» — «Нет. Не боюсь. Я же говорю — нет его дома». — «Так придёт же». — «Совсем нет его… Уже третий год. Как сюда заселились, так и уехал. На заработки куда-то на север завербовался. Уехал и пропал. Ни самого, ни денег, ни писем. Сначала писал. Сама Ирку с мамой воспитываю. В общем, соломенная вдова». — «Што ж ты мне голову морочишь? Давай сюда сетку. Пошли».
Чисто у Натальи в квартире, уютно. Хоть и не новая мебель, разная, но подобрана со вкусом.
«Што ж ты стоишь у порога? Заходи. Умойся, вот чистый рушничок. Старинный. Ещё от бабушки. Домашней выделки. Я сейчас соберу на стол. Иришка у мамы пока побудет. Тут рядом. Этажом ниже. Не стесняйся».
Плещется Афанасий в ванной и слышит, как Наталья гремит в кухне за стеной посудой, как шипит на сковороде сало и аппетитный запах жареного мяса щекочет ему ноздри. Афанасий жмурит глаза и представляет себе, как Наталья мечется по кухне, как летают её маленькие руки, и вновь волна нежности захлёстывает его…
Ещё несколько раз Афанасий заходил к Наталье. По случаю. Хотя поглядывал на неё в цеху с обожанием. Никак не мог разобраться в своих чувствах. То виделась она ему родной дочкой, которая попала в беду и надобна ей его отцовская помощь и забота, то сестрой, родной, кровной. Всё чаще думы о ней одолевают Афанасия. Даже пить стал меньше. Не думается на хмельную голову.
В конце сентября резко похолодало. Западные ветры гонят по небу рваные тучи — посветлее выше, черные, дымные грозовые — пониже. Ветви каштанов и акаций осыпают тротуары ржавым листом и ветер собирает его пышными копёнками у подворотен. Дни окорачиваются и хмурятся, предвещая зимние холода и умирание. Холодные октябрьские дожди уныло сеют влагу.
В один из таких дней, когда свет ртутных светильников уличных фонарей с трудом проникал сквозь густую мглу, Афанасий зашел в гастроном, купил колбаски, сыру, коробку шоколадных конфет, лимон к чаю и бутылку Крымского Муската. Для Натальи. Уже на автобусной остановке мелкая водяная пыль вдруг превратилась в мощный летний ливень. Афанасий вмиг промок насквозь.
Когда Наталья открыла дверь, в её глазах было удивление и радость.
«Боже, посмотри, Афанасий, на кого ты похож! Ты же весь промок до ниточки! Заходи скорее, раздевайся. Я сейчас тебе в ванну воду пущу. Тебе нужно согреться, миленький!»
Она помогает раздеться Афанасию, и он нисколько не стесняется её. Афанасий погружается в тёплую белую пену Вода булькает и он блаженно закрывает глаза…
Потом они пью чай с клубничным вареньем, Наталья пробует сладкий Мускат, хвалит его. Афанасий не пьёт сладкие вина, крутит головой, отказывается.
«Может тебе водочки налить, Афоня? Есть у меня где-то в шкафу. Полбутылки. От праздника осталось…» — «Не, Наташа, не буду. Чувства у меня нету, когда выпью. Быстро хмелею и ухожу в себя… И от людей. Не хочу сегодня от тебя уходить…» — сказал и сам испугался собственной смелости.
Глядит на него Наталья, разгребает рукой его влажные волосы, слипшиеся на лбу и такая у неё в глазах нежность… Не заметил Афанасий, как села она рядом с ним на софу, как прильнула к нему. Гладит его лицо маленькими мозолистыми ладошками. Чувствует он, как счастье проникает в каждую его пору, в каждую клеточку… Афанасий целует её пальцы, её руки, её глаза, шею, её грудь, выскользнувшую из распахнувшегося халатика… Его губы шепчут ласковые слова, которые он никогда никому не говорил, руки ищут её тело, чтобы ласкать его и лелеять… Наталья зажмурила глаза, улыбается в блаженстве… Они засыпают в объятиях друг друга под утро, насытившись ласками, так и не выключив свет, чтобы поутру вновь найти друг в друге что-то новое, неизведанное…