— Так это другое знамя, товарищ командир!
— Вот народ, простых шуток не понимает…
— Товарищ командир, немецкий мотоцикл под белым флагом!
— Профукали полковое знамя, пусть теперь ездят под белым! И он как раз вовремя, я репу чешу, как мы наше добро вывозить будем? Что, товарищ майор, попросим у фашиков десяток грузовиков?
— Бесполезно, товарищ командир, водителей нет. Я же сказал Вам, что и четырех водителей нам взять негде, как только Вы предложили обмен на гаубицы и грузовики, а потом еще и поспрашивал, бесполезно, кроме лейтенанта Кузяева за руль посадить некого.
Облом-с, да. Глядя на толпу мужиков, и в голову не придет, что с водителями могут быть проблемы. Но это в двадцать первом веке каждый водитель, и даже я, садившийся за руль пару раз в жизни, в случае нужды кое на что способен. А здесь народ техники боится, пехотинец обычный к пулемету не подойдет, в нашей сборной солянке можно было надеяться найти людей из танковых или механизированных частей, но вот Дергачев проверил, и нашел одного только летчика.
С подъехавшего тем временем к повозке мотоцикла с коляской сполз грузный офицер, и лениво козырнул:
— Лейтенант Гельмут Кунц, направлен командованием дивизии для ведения переговоров о выкупе пленных!
— Что скажешь, Кунц? — Соблюдать дипломатический протокол я не видел смысла. — Гаубицы везут?
Лейтенант, перед этим смотревший на майора повернулся ко мне.
— Сначала я должен объявить вам протест по поводу недостойного обращения с пленными и телами погибших. Они все ограблены, разуты, а многие без брюк.
Есть такое дело, сапоги ободрали со всех абсолютно, часть «подарили» мне, часть подготовили для вывоза, а большинство бойцов переобулось, причем брезгуя почему-то немецкими носками, использовали на портянки штанины вражеских брюк.
Услышав это заявление, майор густо покраснел и, опустив голову, искоса посмотрел на меня, мне же не было стыдно ничуть.
— Если ты еще раз заикнешься о недостойном обращении с пленными, я вспомню, как с пленными обращается немецкая армия, и прикажу расстрелять тебя с сопровождающими, как военных преступников.
— Но мы не имеем никакого отношения к вашим пленным, мы не военные преступники.
— Вся ваша армия военные преступники. Вся. Ваша. Армия. Без исключения. Давай теперь по делу.
— Командование дивизии считает невозможным передачу боевого оружия врагам рейха…
— А бросить раненых они считают возможным? За это ваш командир ордена не получит, а пинок под зад — вполне.
— Мы заплатим вам за пленных деньгами, нет, нет, советскими рублями, предлагаем пятьсот семьдесят тысяч, больше у нас просто нет.
Майор подошел ко мне вплотную, и, наклонившись, внушительно произнес:
— Нельзя брать немецкие деньги.
— Вы недослышали, майор, он предлагает советские деньги, маловато, конечно…
— Советские деньги или немецкие, это ничего не меняет. Деньги от немцев брать нельзя!
— Ерунда, — отмахнулся я от перестраховщика, — мы освобождаем наши, советские деньги из немецкой неволи. Потом сдадим их в Осоавиахим или Фонд обороны, на них построят танки или самолеты, война денег стоит, уж в этом-то я разбираюсь.
Непременно сдадим, если я не сумею наложить на них свою мохнатую лапу.
— Хорошо, лейтенант, добавьте к деньгам десять грузовиков, непременно пятитонных, и считайте, что мы договорились. И не забудьте забросить в кузов каждого грузовика по бочке бензина.
— Оружие передавать…
— Грузовики не оружие. И это условие не обсуждается. Переговоры закончены, все!
— У нас некого посадить…, — затянул было старую унылую песню Дергачев, как только немец уехал, но я оборвал его:
— Отберите самых толковых ребят, не боящихся техники, типа Джалибека, и пусть Кузяев устроит летучие курсы по вождению. Выжать сцепление, воткнуть первую передачу и пилить час на скорости двадцать километров большого ума не надо.
— Вы всерьез считаете, что можно научить…
— Я считаю, что нам надо рассортировать трофеи на то, что мы увезем, и то, что уничтожим, дайте мне еще раз Вашу бумажку. Так, винтовки и автоматы, это пять тонн…
— Все десять, плюс патроны столько же.
— Зато пулеметы весят не так много, тонны три.
— Да, три, четыре.
— Пусть так. Минометы ротные смять, мины к ним взорвать. Батальонные берем все, и мины тоже. Это грубо еще четыре тонны, правильно считаю, майор?
— В сумме пока двадцать восемь.
— Гаубицы все на слом, и снаряды к ним тоже взорвать. А пушки противотанковые по штуке, и того калибра, и этого, и снаряды все с собой. Это сколько?