– Попытки сбежать будут рассматриваться как пособничество врагу, – зарокотал Сорбон, – театр оцеплен.
В задних рядах началась давка. Одновременно десятки человек высыпали в орхестру77 и окружили начальника гарнизона. Его подчиненные, орудуя щитами, старались сдержать толпу.
– Руки убери, скотина! – истошно заревела владелица борделей.
Ее тащили вниз под улюлюканье горожан.
– Ты, обезьяна в латах, за это ответишь, – управляющий Эгиби держался за рассеченную бровь.
Аукционист жадно ловил каждый звук. У него слегка кружилась голова, и учащенно билось сердце. Он находился в состоянии невероятной ажитации и старался ничего не пропустить. Эгиби – греческий шпион! Тэхирих – греческая лазутчица! Лучшие люди города арестованы! И где? На его представлении. Об этом скандале сегодня будет судачить весь Вавилон. И он – главный очевидец, главный свидетель.
– Деньги только из конторы Эгиби забрать надо. Прямо сегодня, – пробурчал он себе под нос.
– Сейчас же и отправимся, – также негромко произнесли ему прямо в ухо, а спины коснулась холодная сталь, – идешь прямо, молча, не вызывая подозрений. Выведешь меня из театра, оставлю в живых. Пикнешь, печень проткну. Кивни, если ясно.
Аукционист едва заметно дернул головой и засеменил в сторону административной части здания.
– Дальше куда? – поинтересовался налетчик, когда они вошли в скену78.
– Вон, в тот проход, – дрожащим голосом произнес заложник, – вниз по лестнице, дальше направо и там выход. Только его, наверняка, охраняют. Сорбон не дурак. А вот, если налево повернуть и там в окно... Жизнь оставьте только!
Вместо ответа неизвестный нанес бедолаге сокрушительный удар рукояткой кинжала в висок. Аукционист рухнул без сознания.
***
Стоять в оцеплении было невероятно скучно. Со стороны театра доносился то рев, то хохот. Кайса распирало любопытство, но приказ есть приказ: о том, чтобы покинуть пост не могло быть и речи. Арест производила местная стража, а их отрядили охранять внешний периметр на случай, если кто–нибудь проскочит. В той нервной обстановке, что складывалась в городе, бросать бессмертных в гущу толпы сочли опасным.
Овальный щит, чтобы не мешал, юноша закинул за спину. Устав расхаживать взад и вперед, попробовал острием копья начертить на песке профиль Агнии. Получилось неважно.
Когда он в пятый раз пытался неуклюже вывести завитки волос, на тропе, ведущей от театра, появился человек. Бородатый, с кинжалом за поясом, он явно очень спешил.
– Назад. Проход закрыт, – Кайс сделал несколько шагов вперед, так чтобы в случае необходимости легко достать противника копьем.
Незнакомец замер. Юноша принял боевую стойку и обомлел. Перед ним стоял отец Агнии. Он надел парик и бороду, но не узнать аптекаря было невозможно.
– О чем ты, дружище! – Элай растянулся в недоуменной улыбке. Лепетал он, несколько растягивая гласные, умело подражая говору сельского жителя, – пастух я. У меня, вона, стадо за холмом. Я на минуточку туда сбегал. Эти кровопийцы кошару мою хотят на торги выставить. Всю душу вытрясли, гады. А мне ведь работать надо. Отпустил бы ты меня, а...
Служитель Панацеи так ловко изображал деревенского простака, что Кайс даже на секунду усомнился. Но – нет. Какие тут могут быть сомнения – это точно Элай. Но, как прежде гордый и властный грек жалобно смотрит на него, как опасливо поглядывает на наконечник направленного ему в грудь копья. А сам делает шажочки в сторону растущих у тропы кустов. Один, другой, третий.
Юноша лихорадочно соображал, что ему делать. Долг требовал того, чтобы ряженный был задержан. Сейчас же. Промедления и сомнения не допустимы и даже преступны. Но это ведь был отец Агнии! Кайс впал в замешательство. Заминка затягивалась.
Лжепастух сделал еще шаг–другой и юркнул в заросли. Перс в два прыжка преодолел расстояние, отделявшее его от кустов. За ними начиналась оливковая роща с редко растущими деревьями. Элай во всю прыть мчался в сторону города. Юноша занес руку с копьем для броска. Беглец был прекрасной мишенью. Конечно, в мелькавшие ноги с такого расстояния попасть не так просто, но пробить греку позвоночник не составило бы труда.
Нет, сказал сам себе юноша, убивать точно нельзя. Только в ногу. И обработать быстро рану, чтобы не было заражения.
Налитые кровью костяшки пальцев сжимали древко. Рука несколько раз делала замах. Мышцы на ногах начало сводить от напряжения. Вот чего тут, казалось бы, сложного?! Посчитать про себя – раз, два, три. Почти как на учениях. Утяжеленное свинцовым сердечником копье со свистом рассекло горячий воздух, по дуге пронеслось над землей и с треском вонзилось в изогнутую оливу.