— А разве их кавасаки и кунгасы не разбил осенний шторм?
— Постой, паря, постой? — Павел Григорьевич пристально глянул на Федота. — Так эвон что получается? Выходит, это ты сделал. А сети-то остались. Придет весной шхуна, и снова…
— Сети не катер. Их цепями не прикуешь. — Видно, Федот знал, как и от сетей избавиться.
— Ты гляди, паренек, как бы…
— Гляжу, Дядя Паша. Чего уж, — ухмыльнулся Федот.
Павел Григорьевич повернулся к Лене.
— Не обессудь, дочка. Думал — знаешь, где Мирон. Вот и позвал тебя.
Лена попрощалась и вышла.
Отец Федота позвал Полозова к Амосовым. Здесь Иван и рассказал о несчастье с Мироном.
— Опасность миновала. Ступни заживают, но пальцы. — Он развел руками. — Мирон уже бунтует, хочет ехать, а куда с такими ногами? Я подумал и оставил его с Кановым, а сам сюда. Посоветоваться с вами хочу.
— Я возьму сильный потяг и привезу его, — решил Федот.
— За перевалами холода. Мирон под хорошим присмотром, в тепле, — живо возразил Полозов. — Вот бы доктора на Элекчан, да как бабу везти?
— Может, в Охотск бы его, в больницу, — предложил Павел Григорьевич.
— Мирон пусть поживет на Элекчане, пока не окрепнет, — вступил в разговор старик Амосов. — В конце марта, как прихватит наст, доставлю его на собаках прямехонько в Охотск.
— Может, сказать Елизавете Николаевне, — тихо заметил Федот.
— Не надо, — Полозов был категоричен. — Мирон просил никому не говорить.
— Мирон? — переспросил Федот. — Если Мирон, значит, так надо, — согласился он.
Лена рассказала сестре все, что услышала от Павла Григорьевича.
— Потому-то и курсировал тут всю осень японский крейсер «Мусаши-кан», — высказала свое предположение Лиза. — Но где мог так задержаться Мирон? Дядя Паша случайно не знает?
— Нет. Он спрашивал у меня. — Лена постояла молча и села в свое любимое кресло у камина. Ей хотелось сказать о Полозове, но она боялась, что голос выдаст ее волнение.
— Говорят, появился кто-то из старателей, — заметила она как бы между прочим.
— Приехал? Полозов? Да? — Лиза поправила прическу.
— Говорят, — все так же безразлично ответила Лена.
Лена перешла к столу и передвинула лампу поближе к себе.
— Ты для кого так прихорашиваешься?
— Возможно, зайдет.
— Ну и что же?
— Сама не знаю.
В дверь постучали.
— Это не он, — сказала Лена.
Скрипнула дверь. Лиза выбежала в коридор.
В прихожей стояли Федот и Петька.
— Вам Леночку? — спросила Лиза.
На голос из кабинета выглянул Попов.
— Василий Михайлович, — обратился к нему Федот. — Вы собрались отправить нарочным пакет каюру Александрову. Мы уезжаем проверять ловушки. Можем передать.
— Да-да, — Попов торопливо прошел в кабинет и вынес небольшую посылку. — Передайте только в руки.
— Петька сегодня же вручит, — Федот забрал сверток, и они ушли вместе с Петькой.
Лена вышла их проводить. Собаки, запряженные в нарты, лежали в снегу. Федот ловко выправил упряжку, зычно прикрикнул на собак, и они сразу умчались. Лена постояла, прислушиваясь к тишине, не донесутся ли знакомые шаги? Нет. Да и поздно уже.
Спала Лена тревожно. Разбудил ее скрип быстрых шагов по снегу за стеной. Она вскочила, подбежала к окну. Нет, не он. Лена взяла книгу, села у окна. Не читалось. Она надела шубу, набросила на голову платок и неслышно вышла из дома.
Склад Попова был открыт. Возле него стояла упряжка. Она вошла в склад. У прилавка топтался якут. Василий Михайлович разбирал связку мехов, встряхивал шкурки, дул на ворс, раскидывая по сортности, и тут же щелкал костяшками счет.
— Ты это чего? — покосился он на свояченицу.
— Подожду.
Попов промолчал. Что-то записал в книге.
— Чего будешь брать?
— Сыбко надо табак, чай тозе маленько, спирта туда-сюда.
— Спирта нету, — отрезал Попов. — Давай мешок.
Охотник кинулся к стене за нерпичьей сумкой, подставил ее к прилавку. Василий Михайлович столкнул в нее пять пачек табаку, плитку чаю.
— Вот сколько отвалил. Это как другу. Кури на здоровье. Попивай ароматный чаек. Рассчитаемся к весне.
Лена приметила, что Попов недодал две плитки чая, и покраснела.
— Сто болтаис? Какой долг? — робко переминался охотник.
— А цены ныне какие? Ты прикинь, — Василий Михайлович принялся перечислять, что тот забрал. Охотник хлопал глазами, пыхтел трубкой.