— Хозяином торговли станешь, — пояснил бородатый.
— Понятны твои мысли. Но если придут чужие, что буду говорить!
— Разве ты не кочуешь? Как можешь знать, что делается в тайге? — засмеялся бородатый. — Придет шхуна, дашь нарты, перевезешь машины, будешь людям давать мясо и все. А каких друзей приобретешь!
— Так можно, пожалуй! Хитрый ты, однако, — согласился Громов.
Гермоген покашлял, привлекая внимание. Громов обернулся, заулыбался:
— А-ааа! Входи, входи, старик. Садись, каковы новости?
Гермоген сел у входа. В бородатом старик узнал купца Попова.
— Хорошие вести искать надо, а плохие и комар разносит по тайге, — ответил Гермоген. — Ты торгуешь землей, как оленями.
— Все сердишься, милейший? — усмехнулся Попов. — Большевики разорили страну: ни продуктов, ни товаров. Великий голод ждет стариков, детей, Америка близко, богатые купцы помогут. Жить то ведь хочется, а?
— Да-да, старики, дети, — пробормотал старик. — Ты о них печешься? Лиса, разрывая мышиную нору, думает о детенышах? Зачем пришел ты с чужеземцем? Что надо здесь чужим людям?
Громов вскочил.
— Зачем обижаешь нужных людей? Уйдет американ, где возьмем чай, муку, табак? Уж не сделался ли ты большевиком, как твой внук, чтобы протянуть руку к чужому?
— Внук? — вздрогнул старик. — Руку к чужому?
— Сходи к старшине, услышишь. Как будешь глядеть в глаза людям?
Гермоген взял узелок и вышел из палатки. Вести о Миколке потрясли и спутали его мысли.
— Сварливый, но дорого ценятся его слова, — сказал оленевод вслед старику.
Ночью лег снег, но погода держалась мягкая. Кстати пришел Гермоген к другу. Слепцов как раз собирался в Олу. Машу он брал с собой.
— Морозно будет, пожалуй. Напрасно берешь девку-то! — тихо заметил Гермоген.
Слепцов подошел к очагу, присел рядом, вздохнул и неторопливо заговорил:
— Или я не вижу, как неспокойно у нее на душе. Разве не хочется девке поглядеть на белоголового? — Он наклонился к уху Гермогена. — А может, не прав я? Может, не так лечить собираюсь? Ты видел барыньку-то? Какова она?
— Белоствольная березка заметна в лесу, — Гермоген взял уголек, сунул в трубку.
— Не пришел Миколка-то?
— Выл в Оле, звал. Больше не пойду.
— Так, что же сказать Миколке! О чем спросить? — Слепцов сунул трубку в мешочек.
— Зачем говорить? Посмотри хорошо, глаза у тебя зоркие.
Зима докатилась и до побережья. Еще утром стояла теплая и сухая погода, а к обеду набежала туча, дыхнула холодом, и вот уже на землю упали снежинки. Лена зябко передернула плечами.
— Ну вот и зима, Иван. Как мы тут без тебя будем?
Они стояли у избы. Недалеко от них Канов увязывал мешок. Он получил расчет у старшины и теперь уходил к Вензелю, чтобы загодя подготовиться к выезду на Среднекан.
— Ты не хочешь, чтобы я уезжал?
— Что ты? — схватила она его за руку. — Раз нужно… Другое меня беспокоит… — И она показала глазами на бухту, где стояла на якоре шхуна Токедо.
— Понятно. А если я все же пока перееду к вам? Дом утеплю, дров заготовлю?
— Нет! — возразила Лена, но тут же улыбнулась: — Я еще подумаю. Подумаю, Иван. — И, ткнувшись лицом в его грудь, побежала к Юсупову.
Канов привязал веревки к углам мешка, забросил его на плечи.
— Ну, я готов, сыне. Ты сообщишь Софи. — Сгорбившись под тяжестью мешка, он пошел к Вензелю.
Снег перешел в моросящий дождь. Полозов нашел гвозди, молоток и пошел к Федоту за паклей. До возвращения Лены он хотел утеплить комнату сестер.
Впервые поездка в тайгу не вызывала привычной радости. Было тревожно. Да и как оставить в такое время Леночку? Совсем недавно она перестала его дичиться и была с ним мила и ласкова. Не пообещай он Мирону отправиться первой санной дорогой, послал бы к черту этот Среднекан до лучших времен.
А дождик все накрапывал и накрапывал, холодный, нудный, как и его мысли. Когда он шел от Федота, то увидел у берега шлюпку. Саяки? Чего ему надо от Лизы? Она никогда не заговаривала с ним о Саяки. Ее одиночество и печаль невольно вызывали участие. Но Лена не раз намекала о желании освободиться от этих неприятных визитов. Неужели Саяки хочет свести счеты с Поповым через Лизу? Может быть, вмешаться и припугнуть этих гостей?
Полозов тихо подошел к крыльцу. Донесся возглас Лизы.
— Уберите сейчас же! Как вы могли подумать? Уберите, ради всего святого. Хватит с меня. Это оскорбительно. — В ее голосе слышались гневные слезы.