— Вот сейчас побеседуешь с генералом, он скажет. — я встал, направился к двери. — И, Влад, — окликнул меня Сан Саныч, впервые обратившись по имени, — оденься поприличнее. Чтобы я тебя больше в этих облитых хлоркой штанах здесь не видел!
— Понял, Сан Саныч, будет сделано, — ответил я, усмехнувшись: он даже не представлял, насколько я с ним солидарен по поводу варёнок!
— Поторопись, Рохлин специально задержался, чтобы поговорить с тобой.
В секретарской Петр по прежнему корпел с набором. Он глянул на меня и, на минуту отвлекшись от своего занятия, поднял руку, сложив из пальцев кулак.
— Но пасаран, — сказал он.
Я улыбнулся. Этот тип мне решительно нравился. Прошел к противоположной двери, постучал.
— Войдите. — Ответили мне резким, хрипловатым голосом, таким тоном, которым обычно дают команду: «Упал — отжался».
Открыв дверь, вошел в кабинет. Генерал Рохлин сидел за столом и что-то быстро писал в полевом блокноте.
— По вашему приказанию прибыл, — машинально произнес я.
Это уже где-то на подкорке — субординация. В армии служил лет сто назад, но все равно старые рефлексы дают о себе знать.
— Расслабся, не на плацу, — ответил генерал. — Присаживайся. Итак, Агеев Владислав, Витебская дивизия, Афганистан после учебки, а дальше что?
— А дальше операция «Магистраль», Паншер, легкое ранение. Потом госпиталь в Фергане, там же и дослуживал. Дивизию стали перебрасывать в Витебск, на место постоянной дислокации, но я уже был перед дембелем, решили оставить. В Ферганской долине неспокойно было, но вы это сами знаете.
— Знаю, — генерал кивнул. — Чем будешь здесь заниматься, сообщили?
— Нет. Даже в общих чертах не представляю. Первоначально пришел устраиваться водителем — тире — охранником.
— Что ты можешь сказать о Петре? — генерал внимательно смотрел на меня.
— Я с ним встречался два раза в жизни. Первый раз в компании перед армией, и второй раз вчера. Но портрет сложился вполне законченный. Он — ботаник, если сказать одним словом. — Сказал и тут же вспомнил, что слово «ботаник» еще не в ходу. Сейчас, в девяностом, таких называют «заучками» и «зубрилами». Но оговорка не серьезная, так что не стал исправляться. — Не от мира сего человек, живет больше идеей, чем реальностью. Не заглядывает в будущее, если оно не касается развития его научных гипотез. Постоянно в текущем моменте и предусмотреть последствия своих поступков вне науки не способен.В быту, скорее всего, совершенно беспомощен.
— Вполне объективный портрет, — Рохлин усмехнулся. — Книги писать не пробовал? У тебя бы получилось.
— Если доживу до пенсии, напишу мемуары, — в тон ему пошутил я.
— Ладно, теперь серьезно. Я вчера слушал твою беседу с Жоресом и Петром. Парень ты грамотный, за ситуацией следишь. С аналитикой все в порядке. И — что главное — крепко стоишь на ногах в реальной жизни. Будешь напарником Петра. Петр — голова, даже гений, но к сожалению во всем, что касается реальной жизни он хуже ребенка, в этом я с тобой соглашусь. Не приспособлен вообще. Каждый человек для него даже не друг, а брат и соратник по поиску смысла жизни. А дела предстоят серьезные. Твоя задача помимо прочих обязанностей, следить, чтобы с его головы даже волосок не упал. Особенно, в командировках и экспедициях. Подъемные получил?
— Да, — ответил лаконично.
— Завтра на складе получишь походную амуницию на себя и на Петра. Подгони под себя, ты знаешь как это делается, учить не надо. И помоги Петру. Петру в первую очередь, иначе он на первом же повороте берцы потеряет. Квартиры у вас на одной площадке, думаю, подружитесь. Завтра к девяти быть на совещании. Все, иди.
Рохлин пожал мне руку — крепкое, мужское рукопожатие. Я вышел. Посмотрел на Петра, тюкающего указательными пальцами по клавиатуре, и вздохнул. Вот даже не мог предположить, что буду нянькой при классическом «сумасшедшем ученом». А Петр, похоже, именно такой и есть. Почему-то вспомнился профессор из фильма «Назад в будущее». Петр даже внешне чем-то отдаленно напоминал Эммета Брауна: такое же облако вихров, высокий лоб, большие, почти круглые глаза. Разве что ботаник поплотнее и ростом пониже.
Петр закончил, оттолкнул клавиатуру и посмотрел на меня.
— Представляешь, чуть зуб не сломал! Прикинь, гайка каким-то боком в конфеты попала! — с восторгом воскликнул он.
— Да что ты говоришь? А диод съел и не заметил? — я не удержался от сарказма.
— Какой диод? Где? — Петр пододвинул к себе банку с монпансье, выудил детальку и, рассмотрев ее на свет, обрадовался:
— Э! Это не диод, это перспективная разработка! Модуль оперативной памяти, вместо биоса. Ты видел, какие биосы в этих гробах стоят? А раньше еще круче было — загрузочная дискета, — его передернуло.