Он вспомнил свой просторный кабинет с видом на университетский парк, заполненный книгами – настоящими бумажными книгами, которые он собирал годами. Вспомнил своих студентов, их яркие, полные энтузиазма лица во время дискуссий о природе веры, о символических системах религий, о взаимопроникновении теологических и философских концепций.
Профессор Томас Лазарь был уважаемым ученым, его работы по семиотике религиозных текстов цитировались в научных журналах, его приглашали на международные конференции. Он не был фанатиком или догматиком – скорее, интеллектуалом, который находил в религии богатейший материал для исследования человеческой культуры и психологии.
И была Ева – его жена, коллега, единомышленница. Преподаватель этики, с более прогрессивными, чем у него, взглядами, всегда готовая к интеллектуальному спору, всегда способная увидеть другую сторону аргумента. Ее смех, ее глаза, светящиеся энтузиазмом во время их долгих вечерних дискуссий…
И была маленькая Сара, их дочь, с умными глазами и бесконечными "почему", с улыбкой, которая освещала мир Томаса даже в самые темные дни.
Все это исчезло за одну ночь.
Это произошло в разгар Новой Теократической Войны, когда религиозные конфликты охватили планету. Томас наблюдал, как политики использовали веру в качестве инструмента манипуляции, как фанатики всех мастей извращали духовные учения для оправдания насилия, как древние тексты, призывавшие к милосердию, интерпретировались как призывы к ненависти.
Он говорил об этом на своих лекциях, писал статьи, предупреждая об опасности фундаментализма. Но этого было недостаточно. События развивались слишком быстро.
После серии катастрофических террористических актов, совершенных радикальными религиозными группами, мировое сообщество приняло "Протокол когнитивной безопасности" – международный акт, объявлявший религиозный фанатизм "угрозой планетарного масштаба" и устанавливавший глобальный контроль над религиозными практиками.
Поначалу это казалось разумной мерой. Ограничения касались лишь экстремистских течений и агрессивного прозелитизма. Но постепенно, шаг за шагом, определение "опасной веры" расширялось. Сначала под запрет попали религиозные собрания без государственной регистрации. Затем – религиозное воспитание детей. Затем – публичное выражение веры.
А потом пришло "Великое Очищение" – глобальная кампания по устранению "когнитивной инфекции". Религиозные тексты были объявлены "потенциально опасными материалами" и подлежали уничтожению. Храмы и церкви закрывались или преобразовывались в "Центры рациональности". Верующие подвергались принудительной "когнитивной терапии".
Университет Нового Вавилона, с его богатой теологической традицией и ценными религиозными архивами, стал одной из первых целей.
Томас до сих пор помнил ту ночь – запах дыма, крики, топот сапог по мраморным полам университетских коридоров. Он был на ночной конференции с коллегами, обсуждая стратегию сохранения академических религиозных исследований в новых условиях. Ева и Сара должны были уехать к родителям Евы в тот же вечер, но задержались, потому что Сара забыла своего любимого плюшевого медвежонка в университетской детской комнате.
Отряд "когнитивной безопасности" ворвался в здание без предупреждения. Началась паника. Томас пытался добраться до жилого корпуса, где, как он думал, все еще были Ева и Сара. Его остановили, избили, заперли в подсобном помещении вместе с другими преподавателями.
Когда их выпустили через два дня, университетский городок был неузнаваем. Библиотека сгорела дотла. Жилой корпус, где жили семьи преподавателей, был разрушен в результате "случайного" взрыва системы безопасности.
Ева и Сара оказались среди погибших.
Томас помнил, как стоял перед руинами, неспособный плакать, неспособный кричать, ощущая лишь пустоту, настолько абсолютную, что она казалась физическим веществом, заполнившим его изнутри.
В последующие месяцы он наблюдал, как мир меняется. Как страх перед религиозным фанатизмом трансформируется в тотальное отрицание любой формы духовности. Как на руинах мультикультурного общества возникает новая ортодоксия – культ рациональности, не менее догматичный, чем религиозные системы, которые он заменил.
Томас мог бы уйти в озлобленность, мог бы обратиться к насильственному сопротивлению, как многие бывшие верующие. Но вместо этого он выбрал другой путь.