Так шли часы. Ничто не нарушало тишины и спокойствия ночи. Луна поднялась до зенита, и ее отвесные лучи освещали двух сестер, которые мирно дремали, обняв друг друга. Дункан прикрыл сестер большой шалью Коры, потом опустил свою голову на обломок камня. Со стороны Давида неслись такие звуки, которые в минуту бдения, конечно, возмутили бы его же собственный слух. Словом, кроме разведчика и могикан, всех победил сон, все утратили сознание действительности. Но бдительные стражи не знали ни сонливости, ни усталости. Неподвижные, как камни, они лежали, сливаясь с очертаниями утесов, беспрестанно окидывая взглядом темные ряды деревьев, которые окаймляли противоположный берег узкого потока. Ни один звук не ускользал от их слуха, и самый тщательный наблюдатель не мог бы сказать, дышат они или нет. Было очевидно, что такую осторожность породила долгая опытность и что самая тонкая хитрость врагов не могла бы обмануть ее. Однако все было спокойно. Наконец луна закатилась; над верхушками деревьев появилась розовая полоска и возвестила о наступлении нового ДНЯ.
Тогда Соколиный Глаз впервые пошевелился, пополз вдоль утеса и разбудил крепко спавшего Дункана.
— Пора в путь, — прошептал охотник. — Разбудите девушек и, когда я подведу челн к удобному месту, приготовьтесь спуститься к реке.
— А ночь прошла спокойно? — спросил Хейворд. — Меня сморил сон и помешал мне караулить.
— Да, и теперь все тихо, как было в полночь. Но тише! Молчите и торопитесь. — И разведчик пошел к челну.
Дункан вполне очнулся от сна и откинул шаль, прикрывавшую спящих девушек.
— Кора! Алиса! — сказал он. — Проснитесь, пора в путь!
Почувствовав это движение, Кора подняла руку, точно отталкивая кого-то, Алиса же забормотала своим нежным голоском:
— Нет, нет, дорогой отец, нас не покинули, с нами был Дункан!
— Да, Дункан здесь, — с волнением прошептал юноша, — и пока он жив и пока грозит опасность, он тебя не покинет!.. Кора! Алиса! Вставайте. Нам время — в путь!
Вдруг Алиса пронзительно вскрикнула, Кора же вскочила и выпрямилась во весь рост. Не успел майор выговорить слова, как раздались такие страшные завыванья, что даже у Дункана вся кровь хлынула к сердцу. С минуту казалось, будто все . демоны ада наполнили воздух, окружавший путешественников, и вились около них, изливая свою лютую злобу в диких криках.
Ужасный вой несся со всех сторон.
Испуганным слушателям чудилось, что нестройные вопли раздавались в чаще леса, в пещерах подле водопадов, среди скал, неслись с русла реки, падали с небес. И вот под звуки этого адского шума и гама Давид выпрямил свою высокую фигуру, приложил руки к ушам и вскрикнул:
— Откуда взялась эта какофония? Может быть, разверзлись адские своды? Человек не решился бы издавать такие звуки!
Его неосторожное движение вызвало залп выстрелов с противоположного берега. Несчастный учитель пения без чувств упал на место, послужившее ему ложем во время его долгого сна. Могикане смело ответили криками на военный клич своих врагов, которые при виде падения Гамута завыли, торжествуя. Началась оживленная перестрелка; но обе враждующие стороны были так опытны, что ни на миг не покидали прикрытия. С величайшим- напряжением Дункан прислушивался, надеясь уловить звук весел; он думал, что осталось только одно средство спасения — бегство. Река по-прежнему катила свои волны мимо утесов, но челнока не было видно на черной воде. Хейворд уже начал думать, что разведчик безжалостно бросил их, как вдруг на скале под его ногами блеснуло пламя, и свирепый вой доказал, что посланница смерти, отправленная из винтовки Соколиного Глаза, отыскала себе жертву. Даже этот слабый отпор заставил нападающих отступить. Мало-помалу крики дикарей замолкли, и Гленн снова окутала та же тишина, которая обнимала его дикие скалы до начала смятения и шума.
Дункан, пользуясь благоприятной минутой, подбежал к распростертому Гамуту и отнес его в узкую расщелину, служившую убежищем обеим сестрам.
— Скальп бедняка уцелел, — спокойно заметил Соколиный Глаз, проводя рукой по голове Давида. — Вот человек, у которого слишком длинный язык. Удивляюсь, что он остался жив.
— Разве он не умер? — спросила Кора, хриплый голос которой обнаруживал происходившую в ней борьбу между чувством ужаса и желанием сохранить наружную твердость.
— Он жив, сердце бьется. Дайте ему отдохнуть немного, он придет в себя, станет благоразумнее и доживет до назначенного ему конца, — ответил Соколиный Глаз, снова искоса посмотрев на неподвижное тело певца и в то же время с изумительной быстротой и ловкостью заряжая свою винтовку. — Ункас, внеси его в пещеру и положи на ветки сассафраса. Чем дольше он проспит, тем будет лучше для него, так как вряд ли ему удастся найти достаточно хорошее прикрытие для своей длинной фигуры, а пением он не защитит себя от ирокезов.