— Попытайтесь же спастись вплавь! — сказала Кора.— Зачем оставаться здесь и увеличивать число жертв?
— Зачем? — повторил разведчик, гордо оглядываясь кругом. — Затем, что человеку лучше умереть со спокойной совестью, чем жить с раскаянием в душе. Что скажем мы Мунро, когда он спросит нас, где мы оставили его дочерей?
— Подите к нему и скажите, что вы пришли за помощью для них, — сказала Кора и в порыве великодушия подошла к разведчику. — Скажите, что гуроны ведут его дочерей к северным пустыням, но что их еще можно освободить, оказав им быструю помощь. Если же, несмотря на все это, господу будет угодно, чтобы помощь опоздала, отнесите отцу наше благословение, последние молитвы, привет, полный любви.
По суровому, обветренному лицу разведчика пробежала судорога, и когда Кора замолчала, он оперся подбородком на руку, как бы в глубоком раздумье над ее словами.
— В этих речах есть некоторая доля смысла, — сорвалось наконец с его дрожащих губ. — Чингачгук, Ункас! Слышите вы слова черноглазой?
И он заговорил со своими товарищами на делаварском наречии. Хотя речь разведчика текла медленно, спокойно, в его тоне звучала твердая решительность. Старший могикан слушал серьезно и, по-видимому, взвешивал слова своего товарища, точно сознавая их великое значение. После минутного колебания Чингачгук в знак согласия махнул рукой и сказал по-английски «хорошо» с такой выразительностью, которая свойственна только голосу индейцев. Потом, засунув за пояс свой нож и томагавк, воин медленно подошел, к краю камня, наименее заметного с берегов реки. Тут он постоял мгновение, многозначительно указал на лес, произнес несколько слов на своем языке, точно определяя намеченный им путь, погрузился в воду, нырнул и скрылся из глаз наблюдателей.
Разведчик отстал от своего товарища, чтобы сказать несколько слов Коре, которая с облегчением вздохнула, увидев, как подействовали ее слова.
— Иногда в юной душе проявляется такая же мудрость, как и в старой, — сказал он. — Если вас уведут в леса, то-есть тех из вас, кого временно пощадят, заламывайте по пути ветки кустов и деревьев и старайтесь двигаться так, чтобы оставался широкий след. Тогда, поверьте, найдется друг, который не покинет вас, хотя бы ему пришлось идти за вами на край света.
Он ласково пожал руку Коре, поднял свою винтовку, печально посмотрел на нее, снова осторожно положил свой оленебой на камень, наконец спустился к тому месту реки, где исчез Чингачгук. Он на мгновение повис на камне, озабоченно оглянулся и с горечью произнес:
— Если бы у меня остался порох, не было бы такого несчастья и позора!
Наконец он разжал руки и очутился в воде; струи сомкнулись над его головой, и он скрылся.
Теперь взоры оставшихся обратились к Ункасу, который неподвижно стоял, прислонясь к утесу. Кора сказала ему:
— Враг не заметил наших друзей, и они теперь, вероятно, уже в безопасности. Не пора ли и вам последовать за ними?
— Ункас останется, — спокойно по-английски ответил молодой могикан.
— Это только сделает наш плен еще тяжелее и уменьшит для нас возможность спасения, — произнесла Кора.— Идите, великодушный юноша, — продолжала она, опуская глаза под взглядом могикана и смутно угадывая свою власть над ним. — Идите к моему отцу, как я уже говорила другим, и будьте самым верным из моих гонцов. Скажите ему, чтобы он дал вам денег для выкупа его дочерей из неволи. Идите! Я желаю этого. Я прошу вас идти.
Спокойное выражение лица молодого вождя стало грустным, но он перестал колебаться. Неслышными шагами Ункас пересек скалистую площадку и скользнул в бурный поток. Почти не дыша, смотрели на реку оставшиеся, пока его голова не показалась над водой довольно далеко от островка. Набрав воздуху, Ункас снова скрылся под водой.
Этот быстрый и, по-видимому, удачный маневр трех жителей лесов занял всего несколько минут. Посмотрев в последний раз вслед Ункасу, Кора повернулась к Хейворду и произнесла дрожащими губами:
— Я слыхала, что вы тоже славитесь искусством плавать. Итак, за ними! Последуйте благоразумному примеру этих простосердечных людей.
— А разве Кора Мунро требует именно такого доказательства верности от своего защитника?— с печальной улыбкой ответил Дункан, и в его тоне прозвучала горечь.