— Ты про Лилит, что ли?
— Про какую еще Лилит?
— Прародительницу рода человеческого…
— Что, еще одна гипотеза? Нет, я про мудрость целости, или про целость мудрости говорю. Все зачатия непорочны! Нет, ты не врубаешься… А я-то тебя ждал, чтобы вроде как завещать тебе нечто.
В растерянности огляделся я по сторонам, увидел полочку с посудой.
— Это ты прав, добра я не нажил… А помнишь, я тебе все истину собирался выдать?
— Конечно, помню. Много раз!
— Много раз обещал или не выдал?
— Какая разница, наверно, поровну.
— Ну и дурак! Совсем ты стал, доктор, дурак! — Павел Петрович счастливо засмеялся. — Врастяжку бы тебя, да пороть как русского.
— Почему как русского?
— Тот же, как ты сказал, геофизический смысл: врастяжку, потому что страна у нас такая, растянутая по параллелям, а пороть поперек, дабы придать тебе хоть некоторую меридиональность.
— Значит, русские, по-твоему, параллельный народ?
— Соображаешь уже. Конечно, параллельный — по линии наименьшего сопротивления. Все лежим, ждем-с. Разлечься и разложиться разве не синонимы? А время свое пропиваем: меридиан — он ведь время измеряет! Хотя отдельные вертикальные герои встречаются… вверх тянутся. Петр, ты думаешь, с чего такой длинный? Вот он меридиональный. И упомянутый Чехов. Тоже ростом вышел…
— Это уже география, а не геофизика.
— Не умничай. География тоже наука вовсе не школьная. Тут уже история с географией… Почему-то в наше время это выражение имело иронический оттенок. Ничего смешного! Параллельные империи все вширь от дома по суше растекались, метрополия растворялась в империи, а меридиональные — все вплавь, дом свой нетронутым оставляя. Но как ни расширяйся, а соединить время с пространством воедино никому не удавалось — ни Александру Македонскому, ни Чингисхану с Наполеоном, ни Гитлеру со Сталиным. Вот чемпионы параллели! Что им Галлилей… для них всегда Земля плоской оставалась, вот они и доходили до ее край-ности.
— Мне во всей географии больше всего нравилась средневековая картинка, как монах за край Земли заглядывает…
— Мне тоже она нравилась. Он ведь не только с любопытством, а с трепетом, на коленях заглядывает, вцепившись в край Земли как за спасательный круг. А эти исторические монстры безоглядными всегда были. По ним уже разрывы времени начинаются, эпохами потом называются. Потому что география не только историческая, но и политическая наука. Слыхал я, что власть наша уже и на само время посягнула. Большевики — те с календаря начали да с алфавита, так что до сих пор непонятно, почему Рождество после Нового года, а слово письменное потеряло свою твердость и окончательность. А эти попробовали было с языком — не по силам, тогда сокращать меридианы начали, чтобы народ время вообще перестал замечать и не проснулся. Боятся они его, что ли?
— Как не бояться… Про время ты хорошо отметил. Нету его у них. Мешает оно им.
— Им все мешает! Я почему еще в пещеру закопался? Заметил, что всем мешаю. Пробовал лечиться и заметил, что все всем стали мешать: больные — нянечкам, врачи — медсестрам… В чем дело, думаю? Вот и пошел сам лечить. А власть у нас как была народная, так ею и осталась: состояние народа всегда в ней первой отразится! Стало ей все мешать, не только урожаи и пожары, а больше всего народ этот, который она собой выражает. Не любят они в зеркале отражаться, вот что! — а ведь каждый день приходится бриться по протоколу. Отразятся, порежутся ненароком и думают, глядя на себя, что все такие, что и народ такой — хоть бы его вообще не было! — вот и давят как на больной зуб, а вырвать боятся. А народ что? Не дай бог как зевнет да встанет! Примет меридиональное положение… Кровищей собственной, конечно, умоется, шило на мыло поменяет, но добьется такой власти, чтобы ей покориться.
— Так ты тоже придерживаешься точки зрения, что каждый народ заслуживает той власти, которую имеет?
— Как, по-моему, и ты. Не ты ли заявлял, что власть, слава и благо (деньги) — это то, что копится всем миром, а потом распределяется верхушкой, и те, кому ничего не достается, называются народ?
— Возможно. Это триединство еще в Библии сформулировано как слава мира. Власть и слава — такая же перестановка трех букв, как Россия и СССР.
— Надо же! «Народ-языкотворец»… И звук не врет. Только я бы прибавил к этому триединству еще и зло. Оно тоже копится всем миром. И тоже неизбежно узурпируется властью, чтобы быть потом распределенным в той же пропорции. Так что те, кто получают по минимуму, тоже народ, зато менее грешны. И это единственное оправдание власти — быть ответственной за общее зло. Потому, быть может, и «от Бога», что в наказание.