Меньшие дети были еще слишком малы, чтобы интересоваться чем бы то ни было, кроме сусальных пряников да катанья в салазках по замерзшим лужам на дворе.
От племянника попадья узнала, что поп на обратном пути кашлял меньше, чем тогда, когда он ехал туда, и что при дележке дьячку две гривны досталось. Лапшиха, значит, щедро заплатила за последнее напутствие в жизнь вечную, а потому приписывать угрюмость попа разочарованию в материальном отношении было невозможно.
— Намаялся, намаялся, — повторяла попадья с еще большею уверенностью после этого известия.
Однако поп и в бане попарился, чаю целый самовар выпил и часа три в полнейшем спокойствии на своей высокой постели пролежал (уж спал ли он или нет, Бог его знает), а угрюмость его не проходила.
Семья поужинала в полнейшем безмолвии, а когда все улеглись спать, отец Никандр, шепотком и боязливо оглядываясь по сторонам, рассказал жене такую историю, что и у нее на долгое время сон отлетел от глаз.
Лапшиха перед смертью сообщила своему духовнику страшную тайну.
— Слыхала ты про ту несчастную, что в Яблочках в подвале жила и скончалась? Давно уж это было, лет за десять перед тем, как нам сюда переехать? — спросил поп у жены.
— Это сумасшедшая-то?
— Ну, да. Мало теперь кто про нее и помнит-то.
— Наша Матрена помнит. Сегодня ночью она мне про нее рассказывала.
— Сегодня ночью? — подхватил с испугом поп. — С какой это стати сегодня ночью?
— Да так! Не спалось мне, а ее лихоманка трепала. Ну, вот мы от скуки и начали старое перебирать. Она ведь из Яблочков, Матрена-то. «Я, — говорит, — видела, как ее хоронить несли с ребеночком ночью…»
— А знаешь ли ты, кто была эта личность?
— Люди сказывают — барина Воротынцева полюбовница.
— Не полюбовница его, а законная супруга, вот что! — заявил отец Никандр, понижая голос до шепота и пригибаясь к уху жены.
Попадья чуть не вскрикнула от изумления.
— А ребенок ейный не мертвым родился, а до сих пор, может, живехонек. Двадцать лет ему теперь, — продолжал свое повествование поп.
— Как же хоронили-то его? — трясясь от страха и удивления, осведомилась попадья.
— Не его похоронили с матерью, а куклу из тряпок. А орудовал всем этим покойный управитель с той девкой, которую вместе с сумасшедшей привезли издалека. Девка эта в прислужницы к ней была приставлена и тоже затворницей с нею жила в нижнем этаже дома, с той стороны, где окна в палисадник выходят, маленькие такие, на пол-аршина от земли. Маланьей ее звали, девку-то. Хоть редко, но все же она из дома-то вылезала, а уж той несчастной, которую она сторожила, даже и в палисадник ходу не было. Ее никто никогда и не видел. Маланью же и по сих пор в Яблочках помнят; говорят, она потом за любимого баринова камердинера замуж вышла и в Петербурге теперь барыней живет. Щедро наградил ее господин Воротынцев за услуги. Да и было за что награждать. Как подошло время родить той несчастной, которую они с управителем стерегли, она, Маланья-то, взяла на подмогу Лапшиху. Из всей дворни ее выбрали. Лапшиха тогда была уже не молоденькая, степенная баба. А главное дело в том, что муж ее при ключнике состоял, всегда на виду у управителя, значит. На нее и положились. Сегодня она мне на духу во всем открылась. «Не хочу, — говорит, — с таким грехом на душе помирать, будь что будет, а во всем тебе, как перед истинным Богом, покаюсь».
— Ей хорошо, она теперь уж — мертвая, — вздохнула попадья.
— А я так думаю, и нам будет неплохо, если по нашей милости сын той несчастной узнает, что он — не безродный подкидыш, а законный сын и наследник богатейшего и знатнейшего вельможи, — заметил на это поп.
— А разве доказать это можно?
— В том-то и штука, что можно: стоит только откопать покойницу да посмотреть, одна она лежит в гробу или с ребенком.
— А кто же знает, где она закопана-то?
— Я знаю, — заявил поп. — Но ты лучше и не допытывайся, никому не скажу, — прибавил он, помолчав немного.
Попадья не настаивала. Достаточно напугана она была и тем, что узнала.
Надолго для нее теперь был утрачен душевный покой; редкую ночь не будет она просыпаться при малейшем шуме, обливаясь холодным потом при мысли об ужасах, грозивших им в случае, если, Боже сохрани, воротыновский барин узнает про затеваемые против него козни. Невероятным казалось, чтобы ему не удалось затушить начатое против него страшное дело. Он и богат, и знатен, и всяким наукам обучен, и к царю близок; всякого может он, как былинку, стереть с лица земли. Не безумие ли тягаться с такой особой? Ведь это все равно как если бы захотеть гору сдвинуть с места или вдруг вздумать из простых сельских попов да в митрополиты попасть. Попадья не знала, какие сравнения придумать, какими словами убедить мужа отказаться от задуманного предприятия, но он стоял на своем и повторил: