Но я тогда только возвращался из похода за кошерным вином, а тетя Эсфирь была на рынке возле Святого Стефана. Иуда был с отцом Карлосом. Мама и Синфа отдыхали у соседей.
Когда старые христиане снесли дверь лавки, он забрал девушку в подвал, снизу натянул лоскутный персидский ковер на крышку люка. Занавески на окошках в северной стене были опущены, чтобы никто не мог заглянуть внутрь. Ставни были заперты.
Чуть позже, когда перед бурей восстания наступило короткое затишье, в дверь подвала постучали. Знакомый голос просил о помощи. Поднявшись по лестнице, дядя открыл двери синагоги брату-молотильщику. Этот человек поспорил с дядей из-за дорогой рукописи, возможно, даже договорился о покупке книги за спиной учителя. Какой бы ни была причина его проступка, он заслужил стать моделью для Хамана. И, несмотря на восстание, свирепствовавшее прямо за дверью, в ту минуту вся горечь положения была забыта.
Внезапно за спиной молотильщика возник Эурику Дамаш. Он напал без предупреждения, столкнул дядю с лестницы. Отсюда большой синяк у него на плече. Как только дядя сумел подняться на колени, его схватили сзади. Вокруг шеи обвились четки.
— Не сопротивляйся, и я клянусь на Торе, что пощажу девушку! — крикнул Дамаш.
Дядя согласился, осознав в ту минуту, какую именно форму должна была принять его добровольная жертва. Жизнь покинула его. Молотильщик, бывший шохет, взял тело наставника и для уверенности, что он не оживет, перерезал ему горло. Потом его осторожно положили на землю. Кровь текла ручьем по молитвенному ковру.
Чтобы обличить Симона, ему за ноготь зацепили шелковую нитку.
В это время девушку оттолкнули к восточной стене подвала. Она кричала от страха, умоляла пощадить ее. Дамаш нарушил обещание, данное дяде, схватил ее, но пока душил, четки порвались. Он перерезал ей горло и бросил на пол. Она врезалась головой в кувшин с букетом. Нос сломался и нелепо свернулся набок. Через несколько секунд она истекла кровью и умерла.
Бусины четок раскатились по всему подвалу. Дамаш велел молотильщику собрать их. Одна закатилась под стол, и ее не заметили.
Потом молотильщик достал из угревого пузыря ключ от геницы, открыл замаскированный тайник. Последняя Агада дяди лежала сверху, и убийца жадно пролистал ее, пока не наткнулся на собственное изображение в виде Хамана. Напуганный, он спрятал Агаду под плащ и сказал Дамашу, что им пора уходить.
Дамашу сказали, где хранятся золотая фольга и ляпис-лазурь, и он быстро вытащил их из шкатулок.
Вдвоем они раздели тела, чтобы казалось, будто дядя и девушка занимались любовью. Это должно было стать последней злой шуткой над нашей семьей. И, разумеется, указанием на то, что виноват муж девушки. Возможно, молотильщик был против. Но ему сразу напомнили о его страшной тайне, ставшей причиной шантажа.
Убийства возбудили Дамаша — есть люди, в сознании которых секс неразрывно связан с насилием. Или, может быть, он решил, что в сцене не хватает последнего, порочного штриха. И задумал еще сильнее осквернить тело моего наставника.
Он извлек свой орган и излил семя на тело дяди.
Что до девушки, она также была немного знакома молотильщику.
Ее отец был не только хорошим другом дяди, но и его тоже. И что-то в ее одежде могло выдать это знакомство. Поэтому он похитил ее платье и кофту, и даже нижнее белье.
Иуда стоял на верхней ступени лестницы, наблюдая за всем? Убийца подхватил его на руки и унес с собой?
А потом молотильщик начертал на лбу Дамаша и своем собственном тайное имя Бога. Наверное, на лбу Иуды тоже. Могущественное имя, почерпнутое из руководства по практической Каббале и способное провести их сквозь стену.
И тогда они ушли».
Глава VI
Излагая свою версию Фариду, я услышал мужской голос, доносящийся со двора. Я выбежал наружу. Это был наш сосед, рабби Соломон ибн Верга. Его бородатое лицо просунулось в дверь кухни, и он приглушенно разговаривал с Синфой о Божьем милосердии. В одной руке он держал три булыжника, в другой корзину лука.
— Ты спасся, мой мальчик! — сказал он с улыбкой.
Словно боясь переступить порог нашего дома, он не двинулся в мою сторону.
— Но многим из нас это не удалось. Иуда пропал. А дядя…
— Да. Синфа как раз рассказывала. — Он поставил корзину на землю, поманил меня к себе. Обняв меня за плечи как старейшина, он сказал: — Всегда помни о том, что тебе сохранили жизнь ради того, чтобы жила память. А что до меня, то я сделаю вероломное восстание кульминацией книги по истории евреев, которую я пишу.