— А сеньора Монтейру жива? — перебиваю я: мне трудно и дальше терпеть страх, даже живущий в душе еврея.
— В конце улицы направо. Дом с желтой полосой. Но лучше было бы…
— Скажите, сеньора Монтейру имеет какое-то отношение к Меде Форжаж?
— Ее невестка, — отвечает она. — Откуда вы…?
— Брови, похожие на крылья бабочки. И память старого еврея.
В конце улицы худощавая женщина с рыбьими глазами и сморщенным сухим лицом, показавшаяся в дверях, смотрит на меня свирепо, словно я прервал карточную игру. У нее на голове красуется потрепанный парик из вощеных черных льняных нитей.
— Вы сеньора Монтейру? — спрашиваю я.
— А кто спрашивает?
— Мое имя ничего вам не скажет. — Я протягиваю ей портрет. — Вы узнаете эту девушку?
— Это Тереза. Откуда у вас это?
Ее муж, приземистый, напоминающий кролика мужчина, возникает откуда-то из глубины дома. Он весь в каком-то белом порошке, возможно, извести, вокруг его босых ступней поднимаются клубы пыли, пока он подходит к нам. Над его сонными темными глазами крыльями расходятся брови.
Женщина говорит ему:
— У этого человека портрет Терезы. Смотри.
Его рот широко раскрывается, словно он никогда прежде не видел иллюстраций — или просто не понимает, в чем дело. Когда я с трудом начинаю подбирать слова, рассказывая о ее смерти, он поднимает к лицу кулаки. Его глаза наполняются слезами. Я пытаюсь дотянуться до него, но сеньора Монтейру хватает меня за руку.
— Что ты такое несешь?! — восклицает она.
— Ее убили во время восстания в Лиссабоне. В воскресенье.
Сеньора задыхается, зажав ладонью рот. Ее глаза, переполненные ужасом, не видят ничего вокруг. Мы втроем погружаемся в мрачную тишину, потом она разражается криком:
— Я знала, что это будет с нами! Убили вместе с теми евреями, так?!
Ее муж отталкивает женщину и убегает в дом прежде, чем я могу ответить. Она ударяется о стену и падает.
— Ублюдок! — кричит она.
Она скалит зубы, плюет ему вслед.
Я помогаю сеньоре подняться, подбираю с земли рисунок. Она не плачет, и я говорю ей:
— Ее убили в Маленьком Еврейском квартале. Вы не знаете, что она могла там делать?
Она выхватывает у меня из рук рисунок и внимательно изучает его, словно подготавливая критический отзыв.
— Это она, верно. Ты сделал?
— Да, — отвечаю я.
— Художник, значит. Грязный козлина не должен был убегать. Но девочки от смешанных браков… потому что она такая и есть, понимаешь… я не еврейка. Слава Богу. — Она манит меня в дом жестом, больше подходящим для отпугивания мух. — Он еврей… был, то есть. Это все смешанная кровь. Заставляет девушек хотеть мужчину сразу, как начнутся менструации. Луна, она вызывает разногласия, говорят, в детях от смешанных браков. — Она потирает грязные мозолистые ладони. — Все это беспокойство в крови, чистой с порченной. — Она качает головой. — Ты талантливый, понимаешь? Ты ведь не еврей, да?
— Был когда-то. Сейчас я просто пытаюсь выжить. Как и большинство в этой навозной куче.
В ее взгляде обозначается презрение. Я пытаюсь не забывать, что и она — воплощение Бога, отблеск сапфира любви, вечность назад созданного Им в этом мире. Я вижу лишь слюну у нее на губах и грязно-черный парик.
— Может быть, вы все-таки расскажете мне, что Тереза делала в Маленьком Еврейском квартале? — прошу я.
— Ты что, не слышишь меня? Протискивалась меж своих ног! Хотела себе птицу с обрезанными крылышками! — Она замечает, что ее слова мне неприятны, смеется и с хлопком складывает ладони. — Ей нравилось, как большая толстая еврейская куропатка скакала у нее внутри все вверх и вверх, а потом начинала разбрызгивать свой…
— Кто ее муж? — перебиваю я.
— Импортер с большими мозгами и большими яйцами, говорят, тоже. Мех… вроде шерсть. Только на вкус как марокканские финики. — Она жадно облизывается. — Но никаких денег. Вы все не умеете зарабатывать много денег. Ха! Я поняла это дважды за свою жизнь! Этот мой муж… А теперь еще Терезин. — Она качает головой, хмурится. — Звать Мануэль Мончике. Можно подумать, она не могла себе найти кого-нибудь…
Кажется, мое сердце пытается вырваться из груди. «Конечно, — думаю я, — бывший ученик дяди, — Тереза была его невестой из старых христиан!»
Всего месяц назад мы узнали, что Мануэль получил от короля карту чистой крови, действенно стирающей «пятно» его еврейского прошлого. Недавно дядя оскорбил его на улице Храма за это видимое предательство. Теперь, в обрамлении откровения сеньоры Монтейру, это столкновение приобретает зловещие тона.