— Ты, Marrano, что ты здесь делаешь?!
Присев, он ставит на землю свою корзинку. Его темные глаза, лишенные ресниц, излучают нечто, отдаленно напоминающее человеческий разум. Выпрямившись, он скрещивает на груди тощие руки и откланяется назад в пренебрежительной позе.
Видимо, я окончательно помешался, так как подхожу прямо к нему, прикрываясь серебром своего кинжала.
— Я собираюсь отрезать тебе уши! — сообщаю я, с каждым словом изливая злость. — Вот что я тут делаю!
В один миг я осознаю, что подражаю сейчас Фариду.
Неужели именно так человек обретает непоколебимую храбрость — надевая маску отваги и срастаясь с ней?
Не так ли мы учимся — впитывая в себя однажды увиденное?
Разносчик дров продолжает вызывающе смотреть на меня, но не произносит ни слова. Страх и ненависть придают ему отвратительный запах, заставляют краснеть его лицо.
Я снова подхожу к дому рабби Лосы. Малыш с оливковой кожей и прядями черных волос, ниспадающих на лоб, следит за мной и машет рукой. Внезапно я осознаю, что это ребенок одного из наших соседей, Диди Молшо. Будь благословен Тот, Кто спасает маленьких детей. Я машу ему в ответ.
Вдруг его рот открывается, и он показывает на что-то у меня за спиной. Я оборачиваюсь и отпрыгиваю от летящего в меня полена. Сразу следом за ним летит еще одно. Оно вскользь попадает мне по уху. Я падаю. Ощупав рану, я обнаруживаю на пальцах кровь. Мой противник отклоняется и ухмыляется довольно и презрительно. Его рот — замшелые бурые развалины. Он плюется и разражается кашлем. Я поднимаюсь, делая вид, что у меня кружится голова. Он смеется, и я с разбега врезаюсь в него. Он слабее, чем я думал, — кости, усы да желтая кожа. Приложившись спиной, он задыхается, потом орет:
— Маранский пес!
Я угрожающе встаю над ним и прикладываю палец к губам.
— Твои уши все еще при тебе. Если хочешь, чтобы они и дальше у тебя оставались, ты должен соблюдать Божественную тишину.
Он встает, отряхивает штаны, оглядывается на толпу.
— Это всего лишь еврей, — говорит он, чтобы не потерять лицо. — Не стоит беспокойства.
Повернувшись, чтобы уйти, я ловлю взгляд Диди. Он понял, как дать мне знать о приближении торговца дровами. Он кивает в знак того, что все в порядке, когда я подхожу к нему.
— Ушел? — спрашиваю я.
— Уже в конце улицы. Но слушай, Бери, пока ты дрался, рабби Лоса ушел. Он выбежал из дома.
Когда я подхожу к дому, моя мать подметает вымощенный серым камнем двор. Она не спрашивает, где я был.
— Всюду грязь! — говорит она в ответ на мой вопросительный взгляд.
Реза готовит на очаге треску и яйца.
— Ты случайно не заглядывала к Фариду? — спрашиваю я.
— Он все еще в кровати твоей матери. Ах, да, и посмотри на столе, — добавляет она. — Тебе там что-то оставил господин Соломон.
Соломон, мохель, которого я нашел в микве, принес мне толстенный перевод на латынь комментариев к «De Anima» Аристотеля, видимо, в благодарность за освобождение из купальни.
— Давно он заходил? — спрашиваю я.
— С час назад.
— Он не говорил, почему он это оставил?
Реза демонстрирует мне таинственную улыбку.
— Он сказал: «Подарок для моего маленького Шээлат-Халома».
Я отволакиваю книгу к себе в комнату и бросаю ее на постель. Через внутреннее окошко я вижу, как Синфа отскребает пол в лавке. Она смотрит на меня затуманенными глазами, пока я перебираюсь через подоконник.
— Ночью я давала Фариду воду, как ты и сказал, — сухо говорит она. — А еще он съел два яйца, которые я сварила.
— Спасибо, ты умница. У тебя все хорошо?
— Да, все нормально. Ты не побудешь немножко дома? Поешь чего-нибудь.
— Слушай, я сейчас собираюсь спуститься в подвал. Если хочешь, идем со мной. Но потом мне надо будет снова уйти.
— Найти того, кто убил дядю? — спрашивает она.
— Кто тебе это сказал?
— Бери, я же не дура. Я слышу разговоры, знаю, что…
Стук в дверь обрывает ее объяснения. Не дожидаясь ответа, сеньора Файам, наша соседка с противоположной стороны улицы Храма, врывается в лавку. Ее черное платье разорвано возле воротника, через всю щеку алеют свежие ссадины.
— Старые христиане?! — кричу я, подбегая к ней в полной уверенности, что за ней погоня.
— Нет, нет, — говорит она. — Ничего такого. — Она хватает меня за руку. Ее тусклые глаза покраснели от недосыпания, щеки запали. — Я увидела тебя из дома, — продолжает она. — Жаль, что так вышло с господином Авраамом. — Она подносит мою руку к губам, нежно поглаживая ее, и я чувствую исходящий от нее запах беды. — Бери, ты нам нужен, — говорит она. — Ты мог бы пойти ко мне домой? — Она заставляет меня наклониться к себе и шепотом, чтобы не слышала Синфа, говорит: — Возьми талисманы. Гемилой овладел ибур, и вцепился в нее мертвой хваткой. — Она больно сжимает мою руку. — И, Бери, ибур говорит, что знает, кто убил твоего дядю!