Витьке было тринадцать лет, когда отец его Семен Васильевич Гусев, по-уличному Шипун, неожиданно продал в селе дом, корову, зарезал свинью и стронул немалое семейство в город, где жил его старший брат Василий Васильевич, мастер на лесопильном заводе, давно уже приглашавший к себе Семена. Витькина мать, которой надоел жидкий колхозный трудодень и вечная колготня со скотиной, мужу не противилась, хотя и повыла напоследок, когда загрузили скарбом и детишками две телеги и присели перед дорогой. Младшая Витькина сестренка Симка шепеляво рассказывала разинувшим рты подружкам, что в городе обедают булками с конфетами, а тятяня обещал купить ей новое красное платье и куклу с закрывающимися глазами. В мифическое конфетно-булочное счастье Витька не верил, но переезду радовался. Город сулил уйму интересного, кроме того, в глубине души давно уже тлела заветная, тщательно скрываемая мечта — стать пилотом. Небом тогда бредили все мальчишки.
В Приозерске они устроились неплохо. Первые месяцы пожили у брата, дядьки Василия, потом отец присмотрел недорогой домик, подремонтировал, и к зиме семья в него переехала. Отец быстро освоил специальность пилорамщика, шутя выгонял по полторы-две нормы и зарплату получал по деревенским меркам почти сказочную. Городская жизнь всем нравилась. Отец, и до переезда не пропускавший случая выпить, стал крепко закладывать. Однажды, хорошо похмелившись с утра, въехал рукой в диск пилорамы — только пальцы посыпались. Определили его сторожем, там он вообще не просыхал. Витька, по натуре шустрый и драчливый, несмотря на свой воробьиный рост, перестал ходить в школу, связался со шпаной и в пятнадцать лет загремел в детскую колонию. Отец к тому времени стал прихварывать, и когда Витька вернулся домой, в живых его не застал. Мать засобиралась опять было в село, — пропади они пропадом белые городские булки! — но куда с тремя мал-мала меньше ехать! Одна надежда на старшего Витьку, а тому на все начхать. Семья так и осталась в Приозерске, а Витька, покрутившись в городе, махнул в теплые края, где снова связался с блатными и через несколько месяцев попал за решетку. Там он упорно тянулся к старым ворам в законе, презирал «мужиков» и в первую же весну попытался дать тягу. Сбежать ему не дали, за попытку накинули год. Гусь затаился и, хорошо подготовившись, убежал снова. Если бы не пьяная выходка с военкоматом, черта с два попался бы! В летчики захотелось, надо же!
От быстрой ходьбы Гусь вспотел. Снял кургузый свой пиджак в крупную желто-коричневую клетку, взвесил в руке тяжелую наволочку с харчами, выложил на траву хлеб и сало, картошку высыпал под ноги, а хлеб с салом сунул обратно.
У подножия холма его догнал тупоносый грузовик с немцами, сидевшими вдоль борта. Гусь хотел кинуться в кусты, но, прикинув оставшиеся до кустов метры, решил, что бежать не стоит — успеют срезать, как дважды два. Грузовик, выпустив черный вонючий выхлоп, затормозил. Из открытой кабины высунулась голова в пилотке с двуглавым орлом.
— He, Kerl, kommt hier mal![2]
У Витьки заныло под ложечкой. «Неужели узнали, что мы тех двоих...» Офицер соскочил с подножки, присел, разминая ноги, и неожиданно подмигнул ему. Гусь стоял столбом, боясь пошевелиться. С борта свесился солдат и что-то сказал офицеру.
Витька разобрал три слова: «герр лейтенант» и «руссиш».
«Наверное, шлепнуть меня предлагает», — обреченно решил он. Офицер снова обратился к Гусю. Тот ничего не понял и, чтобы немец не рассердился, с готовностью заулыбался — извините, мол, не обучен по-вашему. С кузова стали соскакивать солдаты. Некоторые начали здесь же справлять малую нужду. Витьку окружили со всех сторон. Высокий светловолосый немец, в кепи с длинным козырьком, взял у него из рук мешок, вынул сало, понюхал и откусил прямо от целого куска. Остальные, ухмыляясь, смотрели ему в рот. Светловолосый прожевал кусок, поднял вверх большой палец. Шматок пустили по кругу, правда, отрезали все понемногу. Оставшееся сало вернули Гусю и в виде компенсации дали маленькую сигаретку с пряным травяным запахом.
Светловолосый придирчиво осмотрел Витьку и, подойдя вплотную, нахлобучил ему картуз глубоко на уши, расстегнул пиджак и снова застегнул специально не на те пуговицы. Потом заставил Гуся перекинуть наволочку через плечо и вцепиться в нее обеими руками. Отступив на шаг, немец полюбовался на свою работу и сделал в сторону Витьки жест рукой, представляя его остальным.