Повторное принятие креста
Несмотря на работу, которую он проделал во время своего долгого пребывания в Сирии, несмотря на пример, который он подал другим христианским королям, несмотря на ухудшающееся здоровье, Людовик не смирился с неудачей своей первой экспедиции. По словам хрониста, он считал, что его крестовый поход "нанес больше позора и вреда королевству Франции, чем чести и пользы Церкви Иисуса Христа и Святой Земле". Как можно было исправить этот ущерб, если не путем повторного принятия креста?
25 марта 1267 года Людовик объявил о своем решении. Он долго размышлял над этим, возможно, с помощью своих духовников, но в величайшей тайне. Ранее Людовик просто сообщил о своем плане Папе Клименту IV. По словам духовника короля, Жоффруа де Болье, и хрониста из Сен-Дени, Гийома де Нанжи, Папа лишь неохотно согласился с решением короля, предположительно потому, что знал о состоянии его здоровья[5]. Эти два человека, король и Папа, давно и хорошо знали друг друга. До своего избрания Папой Ги Фулькуа Ле Гро долгое время занимался юриспруденцией, в результате чего он попал на службу к брату короля, Альфонсу де Пуатье, а затем, с 1254 по 1257 год, служил самому Людовику. Затем Ги стал последовательно епископом Ле-Пюи (1257), архиепископом Нарбона (1259), в 1261 году был возведен в кардиналы, а в 1264 году был избран Папой. Не будучи креатурой короля Людовика, он был тесно связан с ним, а также с его братьями Альфонсом, графом Пуатье и Тулузы, и Карлом, графом Анжуйским, Прованским и королем Сицилии[6].
Публичное обнародование решения о принятии королем креста, которое долгое время держалось в секрете, и было тем более впечатляющим. Людовик даже сделал его объектом настоящей театрализованной инсценировки. Дата была выбрана не случайно. В христианском календаре 25 марта — праздник Благовещения, который отмечается в память о том, как ангел сообщил Марии о ее чудесной беременности. За несколько недель до этого король созвал на эту дату "Парламент", то есть собрание знатных баронов и прелатов. Собрание получилось довольно многолюдным, так как в Париж были вызваны все сеньоры с годовым доходом от 300 турских ливров и выше. Цель встречи не сообщалась. Когда Жан, сеньор де Жуанвиль и сенешаль Шампани, прибыл за день до открытия, он не нашел никого, кто мог бы сообщить ему о намерениях его друга, короля. На следующее утро, разыскивая Людовика, он наконец встретил его в Сент-Шапель, занятого выносом бесценных реликвий из церкви, где они хранились[7]. Эти реликвии были теми самыми, которые Людовик приобрел в 1238 году. Самая драгоценная из них — Терновый венец, который мучители в насмешку надели на Христа в день его Страстей. Долгое время хранившийся в императорском дворце в Константинополе, Терновый венец был заложен венецианцам латинским императором Балдуином II де Куртене, которому постоянно не хватало денег. Родившись в младшей ветви семьи Капетингов, Балдуин был дальним кузеном Людовика. Французский король немедленно воспользовался возможностью и выкупил престижную реликвию. Терновый венец был с триумфом доставлен в королевство, и вскоре к нему присоединились другие реликвии Страстей Христовых. А сам Терновый венец был помещен в церковь Сент-Шапель, которую Людовик построил рядом со своим дворцом на Иль-де-ла-Сите именно для этой цели. Таким образом, Париж стал одним из духовных центров христианства и даже, по словам одного из священнослужителей того времени, "новым Иерусалимом"[8].
На самом деле, подготовка короля к собранию в день Благовещения не ускользнула от внимания его окружения. Утром в день собрания, находясь в Сент-Шапель, Жуанвиль подслушал разговор двух рыцарей из ближайшего окружения короля. "Если король примет крест, — сказал один, — то это будет один из самых горестных дней для Франции. Ибо, не приняв крест, мы утратим любовь короля, а приняв — лишимся любви Господа, поскольку примем крест не ради него, а из страха пред королем". Если Людовик и хранил тайну своих намерений, то возможное принятие им креста было у всех на уме[9].
В тот день, в праздник Благовещения, перед драгоценными реликвиями, выставленными на всеобщее обозрение, Людовик лично открыл собрание. Будучи христианским королем и искусным рыцарем, он говорил о позоре и бесчестии, которые сарацины наносили христианам, занимая Святые места. Представитель Папы, легат Симон де Бри, в свою очередь тоже взял слово. Он, несомненно, основал свою проповедь на напоминании о страданиях Христа, которые Терновый венец олицетворял в глазах всех верующих, и которые в то время было принято связывать с повторным завоеванием Святой Земли. Окончание церемонии было самоочевидно. Король торжественно принял крест от легата.
5
Primat, p. 39; Geoffroy de Beaulieu, RHGF, t. XX, p. 20; Nangis, p. 438–441, 458 et 459.
6
О Клименте IV: Yves Dossat, "Guy Foucois, enquêteur réformateur, archevêque et pape", Cahiers de Fanjeaux, t. 7, 1972, Les Évêques, les clercs et le roi (1250–1300), p. 23–58; Robert-Henri Bautier, "Un grand pape méconnu du XIIIe siècle: Clément IV", Bulletin du Club français de la médaille, t. 81, 1983, p. 34–42; L. Carolus-Barré, "La grande ordonnance de réformation de 1254", Comptes rendus de l'Académie des Inscriptions et Belles-Lettres, année 1973, p. 181–186, который показывает, что Ги Фукуа, будущий Папа Климент IV, стоял за ординациями, составленными весной 1253 года для владений графа Пуатье, а также за двумя длинными мандатами, изданными Людовиком по возвращении в королевство в пользу жителей Босера и Нима. (p. 184–185); см. также Gérard Giordanengo, "Machinationibus callidis ou le bout de l'oreille du jus commune (Paris, 1254)", dans Bernard Durand et Laurent Mayali (dir.), Excerptiones iuris. Studies in Honor of André Gouron, Berkeley, Robbins Collection Publications — University of California at Berkeley, 2.000, p. 291–309; je remercie Jacques Chiffoleau de m'avoir signalé cette référence.
7
Joinville, § 730–737; Geoffroy de Beaulieu, p. 21; une chronique normande anonyme (RHGF, t. XXIII, p. 217); это хроника Saint-Martial de Limoges в которой говорится, что были созваны все бароны королевства с доходом в 300
8
Jean Longnon, L'Empire latin de Constantinople et la principauté de Morée, Paris, Payot, 1949, p. 185; Jannic Durand et Marie-Pierre Laffitte (dir.), Le Trésor de la Sainte-Chapelle [catalogue d'une exposition tenue au musée du Louvre], Paris, Réunion des Musées nationaux, 2001, notamment p. 37–41 et 98–112; Paul Riant, Exuviae sacrae Constantinopolitanae, Paris, Éditions du CTHS, 2 t., 2004 (воспроизведение оригинального издания, Genève, Impr. Fick, 1877); Daniel H. Weiss, Art and Crusade in the Age of Saint Louis, Cambridge, Cambridge University Press, 1998; Alexis Charansonnet et Franco Morenzoni, "Prêcher sur les reliques de la Passion à l'époque de Saint Louis", dans Christine Hediger (dir.), La Sainte-Chapelle de Paris. Royaume de France ou Jérusalem céleste? Actes du colloque (Paris, Collège de France, 2001), Turnhout, Brepols, 2007, p. 61–99; M. C. Gaposchkin, "Louis IX, crusade and the promise of Joshua in the Holy Land", Journal of Medieval History, t. 29, 2008, p. 245–274. Жерар де Сен-Квентин придумал фразу о том, что Париж ― это "новый Иерусалим", как цитирует J. Durand, Le Trésor de la Sainte-Chapelle, p. 39.