– Если бы я поступил так, как собирался, какую пользу это могло принести моей стране? Один монах сказал мне: «Ты хочешь посвятить свою жизнь Богу, но не лучше ли будет проявлять большее усердие в делах, нежели в молитвах? Быть может, правильнее служить Ему на том месте, которое Он предначертал тебе по праву рождения?»
Феодор поднял указательный палец вверх и замолчал, давая мне время осознать все сказанное, а затем продолжил:
– В самом деле, разве сохранение истинной веры и города, в котором она обрела свое величие, не является как раз тем, что угодно Богу? Я собираюсь исправить ошибки, допущенные Иоанном: я освобожу наш народ от гнета латинских священников, верну Константинополь его жителям, чтобы никто не посмел больше относиться к ним с пренебрежением!
Он потрясал сжатыми кулаками, и голос его становился все громче.
– Сейчас каждый, кто хочет блага для своей страны, должен действовать самозабвенно во имя нашей общей цели. Скажи, когда настанет этот день, смогу ли я рассчитывать на тебя, Георгий?
– Простите, но что же вы хотите от вашего раба? – поинтересовался я.
– Преданности! – воскликнул Феодор, и его глаза осветились каким-то безумным пламенем. – Мне нужны люди, которые разделят мои убеждения и помогут уберечь страну от катастрофы. Если ты хочешь того же – будь со мной! В обмен я предлагаю тебе власть и полномочия, на которые вряд ли когда-нибудь расщедрится мой брат. Подумай сам: чем Константин вознаградил тебя за преданную службу? Всего лишь титулом протовестиария! У меня же ты получишь гораздо больше, и поверь, твои старания не будут забыты!
Он улыбнулся, но улыбка эта выглядела настолько фальшиво, что, вероятнее всего, была призвана лишь для того, чтобы снять накопившееся напряжение.
– Оставайся пока наместником в Селимврии, – предложил мне Феодор. – И когда настанет время, я призову тебя в столицу. Твой опыт и талант будут незаменимы в делах, которые нас ожидают. Но сначала я хочу знать: будешь ли ты предан мне? Готов ли встать на мою сторону?
Я выслушал и взвесил каждое слово, произнесенное братом императора. Что-то переменилось в нем, и сложно было теперь узнать в этом человеке того, кто всего несколько лет назад собирался закрыться в монастыре от всего мира.
– Я буду предан вам, как и всей вашей семье, – уклончиво ответил я.
– Сейчас не время для пустых фраз, Георгий! – нетерпеливо воскликнул Феодор. – Оставь свою дипломатию и скажи прямо: на чьей ты будешь стороне, если наша империя останется без императора? Поддержишь ли ты законного наследника престола или же переметнешься к его противникам?
– Не стоит говорить об этом сейчас, – спокойно ответил я, стараясь не глядеть в налитые кровью глаза царевича. – Пока на троне ваш брат, все мы должны верно и преданно служить ему, каждый на своем месте и в меру своих сил.
– Ты вновь уходишь от прямого ответа, – покачал головой Феодор, и в его голосе послышалось сожаление. – Что же, пусть тогда Господь рассудит нас. Я не держу тебя более, ступай и помни: мое предложение еще в силе, но не затягивай со своим решением, ибо когда придет время, в союзниках у меня недостатка не будет.
Я оставил покои Феодора со смешанными чувствами. Этот человек, который всю жизнь тянулся скорее к книгам, нежели к мечу, более других своих братьев напоминал мне Мануила. Как и его отец, Феодор был наделен несомненными талантами и, безусловно, мог принести пользу своей стране. Однако бывший деспот Мореи был крайне непредсказуем в своих делах и поступках.
Кроме того, Феодор был чрезвычайно внушаемой личностью и целиком подпал под влияние своего окружения, в основном состоявшего из поэтов и философов, то есть людей мысли и слова, нежели действия. Он слишком глубоко уверовал в идеалы, которые создавало его воображение, и жил в каком-то своем придуманном мире, имеющем мало общего с реальностью. Однако стоило признать, сейчас Феодор действительно оставался наиболее вероятным претендентом на престол, ведь именно за ним стояла большая часть столичной знати.
– Куда это ты так спешишь, Георгий? – услышал я голос позади себя и обернулся.
С другого конца дворцовой галереи ко мне приближались двое мужчин. Первый, который и окликнул меня, был одет в дорогой, расшитый золотыми узорами хитон – непозволительная роскошь по нынешним временам. Однако Лука Нотарас мог себе это позволить. Он происходил из очень влиятельной семьи, был женат на родственнице самого императора, а недавно получил титул месазона44. О его несметных богатствах ходили легенды, говорили даже, что свой высокий титул Нотарас получил в обмен на прощение ссуд, которые он предоставил императорской казне. Многие недолюбливали месазона за его надменность и высокомерие, но скрывали свои чувства, поскольку Нотарас славился своей безжалостностью и давно создал себе репутацию человека решительного и опасного.
44
Месазон – высший государственный чин Византийской империи в последние века ее существования.