— Ох, ну ты и упрямец зловредный, совсем как наш отец! — вздыхала мама и делала моему измученному языку ромашковые примочки.
— Так дед что ли злой был? — мычал я с примочкой во рту.
— Ужас до чего зловредный, — отвечала мама. — Конечно, не с нами, нас он любил. По крайней мере, так мне помнится, хотя с его смерти прошло немало лет, а я тогда была совсем еще кроха.
— А отчего он умер? — не унимался я. Мне еще ничего не доводилось слышать про деда, и только сейчас я пришел к ошеломляющему выводу, что ни отец мой, ни мать, естественно, не могли взяться ниоткуда, у них тоже наверняка были родители. Только почему о них никогда не говорили?
— Железные люди убили его, — сказала мама, а дядя Вотеле добавил:
— Не убили, а утопили. Отрубили ему ноги и бросили в море.
— А другой дед? У меня должно быть два деда!
— Его тоже убили железные люди, — сказал дядя Вотеле.
— Во время одной большой битвы, это было задолго до того, как ты родился. Наши отважно бросились сражаться с железными людьми, но их разбили в пух и прах. У них были слишком короткие мечи и слабые копья. Но не в этом дело, ведь мечи и копья никогда не были оружием нашего народа, наша сила в Лягве Полярной. Разбуди мы Лягву, она бы вмиг заглотила железных людей. Но нас осталось слишком мало, многие уже обосновались жить в деревне и не пришли нам на помощь, хотя их и просили об этом. Да если б они и пришли, что с них толку, ведь они уже не помнили заветных змеиных заклятий, а Лягва Полярная поднимается лишь на зов тысяч людей. Так что нашим мужам не оставалось ничего иного как сражаться с железными людьми их же оружием, а это заведомо гиблое дело. Чужое никому не приносит ни счастья, ни удачи. Наших наголову разбили, а их жены, в том числе и обе твои бабки, вырастили детей и померли затем от тоски.
— Нашего отца, понятное дело, не убили, — уточнила мама. — К нему и приблизиться никто не рискнул, у него же зубы ядовитые.
— Как это — ядовитые зубы?
— Как у гадюки, — пояснил дядя Вотеле. — У наших прародителей у всех были ядовитые зубы, но со временем люди позабыли змеиную молвь, и ядовитые клыки повыпадали. В последнюю сотню лет они встречаются очень редко, я так даже не знаю никого, у кого б они были, но у нашего деда ядовитые зубы были, и он беспощадно уязвлял своих врагов. Железные люди боялись его страшно, стоило ему ощериться, как они разбегались в разные стороны.
— А как же они его поймали?
— Да приволокли камнеметательную машину, — вздохнула мама, — и стали метать в него камни, пока не сбили. Тогда железные люди, вопя от радости, связали его и, отрубив ноги, бросили в море.
— Железные люди ненавидели твоего деда и боялись его ужасно, — сказал дядя. — Он и вправду был нрава дикого, и в его жилах кипела горячая кровь наших предков. Если б все мы оставались такими же, железным людям нипочем бы не свить себе гнездо на нашей земле — да им бы глотки перегрызли, обглодали до самых костей! Но люди и народы, увы, вырождаются. Выпадают зубы, забывается язык, — и в конце концов остается только смиренно горбатиться в поле и жать серпом злаки.
Дядя Вотеле сплюнул и уставился перед собой в пол с таким жутким лицом, что я подумал: дикая кровь крутого деда все еще течет в жилах его сына.
— Отец, уже в воде, кричал так страшно, что железные люди удрали в свой замок и позакрывали все ставни, — завершила мама эту печальную историю. — С тех пор, почитай, лет тридцать прошло.
— Из-за одного только этого тебе надо выучиться заветным змеиным заклятьям, — сказал дядя. — В память о твоем отважном деде. Клыки мне тебе не вживить, но языком шевелить научу. Выплюнь-ка что ты там жуешь и начнем с самого начала.
— Дай ему хоть передохнуть! — взмолилась мама.
— Ничего, — сказал я, изо всех сил стараясь не подать виду. — Язык у меня не так уж и болит. Я вполне могу учиться.
Утверждать, будто зубрежка змеиных заклятий тут же заслонила все мечты о веретене, о граблях и лопате для хлебов, было бы неправдой. Временами я думал о чудесах, виденных в доме деревенского старосты Йоханнеса и его дочки Магдалены, даже попытался тайком смастерить лопату для хлебов; о том, чтобы соорудить веретено, я не помышлял, оно казалось мне предметом из потустороннего мира, изготовить который своими руками обычному человеку не дано. Да и хлебная лопата получилась у меня не очень-то — какая-то кривая-косая, занозистая. Делать с ней было нечего, принести ее домой я не решился, и она так и осталась валяться в зарослях.