Мы постоянно проводили время вместе с Инцем, и это тоже вполне естественно, ведь в любую игру втроем играть веселее, чем вдвоем.
Конечно, имелась еще Хийе — дочка Тамбета. Она уже подросла и больше не плюхалась на каждом шагу наземь, так что мы с удовольствием приняли бы ее в свою компанию. Но ей запретили играть с нами. Просто Тамбет, отец Хийе, был такой человек. Во-первых, он терпеть не мог меня, потому как я родился в деревне, а Тамбет считал, что не пристало его дочке играть с таким типом. А во-вторых, на его взгляд, вообще не играть надо, а работать.
Тамбет был из тех, кто упрямо отказывался признать тот очевидный для всех факт, что лес практически обезлюдел и всё пустее становится. Он всё бредил каким-то золотым веком эстов, когда все народы мира трепетали перед нашей Лягвой Полярной, а в лесах было полным-полно неукротимых мужиков, которые шипели по-змеиному, скакали верхом на волках и хлестали густое волчье молоко. Поэтому он продолжал держать у себя в хлеву стаю волков, доил их и натаскивал, не понимая, что давным-давно не наберется в лесу столько людей, чтобы скакать на этом табуне, что нет тех, кто смог бы выпить это немыслимое количество волчьего молока. Остальные люди сократили поголовье своих волков, выпустив животных в лес: зачем одинокой старухе держать десяток волков, если нет у нее ни одного ребенка, ни одного внучка? Ей достаточно и одной дойной волчицы. А Тамбет так не считал, он, напротив, находил, что выпускать волков на волю, в лес — неслыханная подлость и измена древним обычаям.
— Во времена прадедов наших ни один серый не рыскал по лесу сам по себе, — говорил он возмущенно. — Все, как положено, в волчарне, подоены, готовы тотчас везти мужиков на войну. — Его не заботило, что никто больше не воевал, он как будто не понимал этого, и временами казалось, что он воспринимает настоящую жизнь всего лишь как какой-то густой туман, способный сбить с толку дураков, но который ничуть не мешает видеть ему. Он был твердо убежден, что туман этот вскоре рассеется и люди снова заживут, как в былые времена. Поэтому он не сокращал свою волчью стаю, а напротив, увеличивал, отлавливая бродячих волков, которые, по его словам, созданы не для того, чтобы задрав хвосты носиться по лесу, а для того, чтобы служить людям. Понятно, что ходить за такой сворой волков требовалась уйма времени и труда, так что Хийе не удавалось убегать поиграть с нами. Ей надо было доить волков, задавать им корм, хотя она была еще совсем ребенок. Моя мама считала это ужасным злодеянием, нередко она возвращалась домой, последними словами кляня Тамбета и его жену, которые изводят свое дитя тяжким трудом.
— Нынче довелось мне опять мимо Тамбета идти, видела, как бедняжка Хийе забивает зайцев, — рассказывала она. — Просто жалость берет смотреть на это. Загнали в закут кучу зайцев, заворожили их заветными змеиными заклятьями, и малышка Хийе знай рубит им головы топором. И добро бы еще Тамбет дал ей небольшой топорик, так нет, — топор больше, чем она! Малышка Хийе ведь совсем кроха, ей еле под силу поднять этот ужасный колун. А она рубит и рубит, у самой от натуги аж слезы из глаз. Когда она всех их зарубила, стала волков кормить. Ну скажите, зачем человеку столько волков держать, пусть они рыскают себе по лесу и сами добывают пропитание! Бессердечный человек этот Тамбет, и к тому же дурак набитый! Собственное дитя мучает. А эта Малл и того хуже — что она за мать, если допускает, чтоб дочурка так надрывалась! Я б никому не позволила своих детей так мытарить! Если бы мой муж заставлял тебя так разделываться с зайцами, я бы сама отрубила ему…
Тут мама замолкла, вспомнив, вероятно, про свою преступную любовь к медведю и про то, как отец мой остался без головы, и устыдилась. Но что правда то правда — Тамбету и Малл было не до дочки. Для них главное — жить так, как жили предки. Как будто солнце недвижно стоит в небе, будто нет ни закатов ни восходов, будто лес между тем не обезлюдел совсем и мир вокруг не стал другим. Во имя поддержания этой иллюзии они готовы были пожертвовать всем, трудиться так, что кровь из носу, и принуждать к тому и свою дочку.
У Хийе, помимо того, что ей целыми днями приходилось кормить волков и огромным топором рубить зайцев, была еще одна забота. Дело в том, что она совсем не пила волчьего молока, что, по мнению Тамбета, никуда не годилось. Во-первых, представьте себе полную волчарню волков и целые реки надоенного молока! Куда девать столько? Естественно, его надо пить, и каждый член семьи обязан был вносить свой вклад. Помимо этой, чисто практической причины, Тамбет был глубоко убежден, что каждый истинный эст должен пить волчье молоко, ведь так делали наши прадеды и прабабки, именно волчье молоко давало им неиссякающие силы и стойкость. Так что отказ от волчьего молока — немыслимое преступление, предательство древних обычаев, а ничего более гнусного, по мнению Тамбета, и быть не могло.